Через три дня пастух Фрол вывел стадо на пастбище. Коровы мирно паслись, щипали траву, а Фрол уселся у могильного камня, достал узелок с хлебом. Только приготовился подкрепиться, как услышал глухой шум и стоны из-под земли. Сначала ушам не поверил, а потом страшно перепугался и бросился в имение.
– Барин в могиле ворочается! Живым схоронили, вот те крест!
Марья Алексеевна сидела перед дамским столиком и перебирала украшения из шкатулки, раскладывала их, любовалась блеском золота и драгоценных камней. Что говорить, Пётр Яковлевич не скупился на дорогие подарки.
Вдруг в опочивальню влетела горничная Глаша и заголосила с порога:
– Ой, Марья Алексеевна, там пастух прибежал, говорит, что барин в могиле ворочается и стонет! Говорит, живьём его закопали! Пошлите скорее людей!
Марья Алексеевна вскочила.
– Замолчи, дрянь!
Ей захотелось надавать Глаше пощёчин, чтобы та перестала вопить на весь дом.
– Какой пастух сказал этот вздор?
Глаша ойкнула и попятилась.
– Фролка Фокеев.
Барыня вылетела из комнаты в одном пеньюаре.
Во дворе у конюшни в толпе баб и мужиков стоял тот самый Фролка и, размахивая руками, что-то рассказывал Семёну, дёргал его за лацкан нового сюртука.
– Марья Алексеевна, – закричал он, увидев барыню, – велите скореича барина откопать! Обмишурились, живой он!
Среди дворни случилось сильное волнение.
– Да обмер он, а не умер! Мы слыхали, что такое бывает!
Барыня вырвала из рук Семёна нагайку и с размаху ударила пастуха по лицу.
– Холоп, скотина! Как ты смеешь врать!
– Да я не вру…
– Ты хочешь сказать, что я живого мужа от мёртвого не отличу? Ты клевещешь на меня! Выпороть!
По её приказу Фрола схватили и выпороли плетью. Этого барыне показалось мало. Пастуха связали и поставили босыми ногами на лёд в погребе, бедняга простоял так целый день.
– Только посмейте осквернить могилу моего любимого мужа, запорю до смерти, со света сживу! – пригрозила дворне Марья Алексеевна. – Даже приближаться к холму не смейте.
Фрола выволокли из погреба.
– Признайся, что ты подло солгал, – уставилась на него барыня.
Измученный голодом и побоями пастух пробормотал, что, наверно, ошибся, принял шум ветра за стоны и, не разобравшись, взбаламутил народ.
– Иди всем это скажи, – потребовала Марья Алексеевна, – чтобы никаких сплетен не было.
Фрол так и сделал, однако было поздно: слух разлетелся и по имению, и по всей округе. В каждом доме только и разговоров было что о похороненном заживо Петре Яковлевиче.
В один из дней в имение нагрянула следственная комиссия. Марью Алексеевну допросили. Она гневно всё отрицала, ссылалась на пастуха. Мол, дурачок всё попутал, а её, честную женщину, обвиняют в таком страшном грехе.
– Мы вынуждены проверить