Вот бывают же перипетии судьбы: каких-то полчаса назад Сашка-пулемётчик проклинал всё вынюхивающего старшину Тыжняка, а теперь сам сподобился ему, с той лишь разницей, что на его плечах отсутствовали ранжирные погоны и среди его «попутчиков» должностей никто не имел. Кроме одной на всех – заключённый. Сашка понимал: для него сейчас наступают самые важные минуты в жизни. Для него и ещё четырёх сидельцев, которые, выходит, стали не по своей воле соучастниками нападения на конвой и заложниками происходящего. Они стояли чуть в стороне, напоминая согнанных в отару баранов.
Вольнонаёмный и Хмара пошли вниз стеречь возницу. Шли они размеренной, даже усталой походкой в весёлом расположении духа, громко обсуждая расправу над стрелками. Ну прямо как два мужика с сенокоса. Жмых принялся обшаривать трупы конвойных. Михась присел у костро-вища, достал кисет, махнул мужикам, подзывая к себе.
– Лепить горбатого не буду! Пустая трата времени! Забери, пацан, себе махру! Стар я для такой гадости! Сами понимаете, наши дорожки отсюда вразбег! Если хотите, вас ещё гуртом выведу до железки, а там каждый своей тропой.
Шипицын зло посмотрел сначала на бригадира, потом на законника:
– А предупредить нельзя было?
– Ша, говорю! Предупредить. Ты же первый и побежал бы стучать. Предупреждённый.
Веня Поллитра, понимая, на что намекает законник, с откровенной презрительностью посмотрел на Щипицына, который многозначительно хмыкнул. Лишь Завьялов оставался безучастным.
Вернулся повеселевший Жмых, уже напяливший на себя армейский полушубок и шапку, с папиросой в зубах.
– Трофейные, – загоготал он неприятным низким голосом. – Что такие унылые, граждане уголовнички? Радоваться надо! Свобода, мать её за ногу! Сколько дней сидел, мечтал о ней, ненаглядной! – за дурашливой болтовнёй скрывалось состояние, которое испытывает человек после нервного перенапряжения. Неестественная расхлябанность Жмыха слишком бросалась в глаза, чтоб её не заметить. Михась, глянув в его замутнённые зрачки, поморщился. Мужики топтались на месте, подавленные, испуганные. Огородников понял, что некоторые ждут его реакции.
– Дайте нам поговорить. Толпой всё равно ничего не решим.
Гаврила Матвеевич, здесь либо пан, либо пропал, – начал без предисловий Сашка-пулемётчик, как только остались они вдвоём. – После такой бузы мне с мужиками в одну упряжку никак не влезть. Тыжняк-то на мне и. этот, – оба коротко глянули на распластанного в нескольких шагах вохровца-монгола.
Михась