– Глядишь, когда шуга пройдёт на Ангаре, всем посёлком гулять будем прямо в парке, вдоль берега. А ещё говорят: клуб большой начнут вот-вот строить. Прямо как в Иркутске, а может, и того больше, современнее.
Николай слушал внимательно, искренне удивляясь тому, как быстро всё меняется в их, казалось бы, размеренной, неторопливой жизни. Ему действительно интересно было всё, о чём ведали словоохотливые хозяева. Иногда недопонимая, о чём именно рассказывают, переспрашивал, уточнял: Степан, удивляясь неосведомлённости, отсталости друга похохатывал, не забывая наполнять пузатые рюмки перцовкой. За столом царило душевное оживление. После нескольких рюмок Степан захмелел. Степан, вообще, всегда быстро хмелел, чем не раз вызывал у сослуживцев насмешки. Захмелев, Степан стал чаще выходить курить, зазывал Николая. Вдвоём-то веселей. В глазах хозяина заискрились бусинки, волосы спутались соломенной копной: Степан мигом стал походить на того мальчишку, с каким много лет назад познакомился Мансура.
Белое крошево беспрерывно кружилось в снопе фонарных лучей. Ветер практически не смолкал.
– Вроде и весна на дворе. А холодно! – с грустью сказал Лоскутников. -Одно слово – Сибирь! Климат у нас здесь капризный. Пошли в дом!
«Что ж, – размышлял Николай, сидя за столом, – придётся переждать метель у товарища».
Улеглись за полночь. За окном протяжно завывал ветер. Метель разыгралась нешуточная, словно захмелевшая баба.
Глава 4
Всю ночь метель хороводила с неугомонным отчаяньем; окна то и дело вздрагивали, пропуская заунывный свист ветра. Мансура пробудился первым и, только открыл глаза, сразу почувствовал в себе непорядок: вроде и спал крепко, но сон был хмельной, а значит, неправильный, не приносящий телесной радости. Он, растравливая чугунное состояние, всё-таки выбрался из-под одеяла, посидел несколько минут в тиши, прислушиваясь к дому. Тихо. Прошёл в горницу. Лоскутников проснулся немного позже и, по всему видно, чувствовал себя ничуть не лучше.
– Неплохо всё-таки посидели, – подытожил вчерашнее веселье слегка осипшим голосом Лоскутников, припадая к ковшику, в котором плескалась прохладная водица. Сделал несколько шумных глотков. Отдышался: – Вот тока голова что-то в последнее время гудеть стала по утрам. Раньше не хворал с пол-литра.
И потом, глянув в окно, ругнулся:
– Эх, Сибирь-матушка! Нынче неймётся ветрам. Свищет и свищет! Скорей бы уж отпустило.
В висевшем на кухонном шкафу зеркальце Лоскутников критически осмотрел собственное отражение, оно ему явно не понравилось: помятый, взлохмаченный, проступившая щетина придавала потрёпанный