А батька, к слову сказать, был нравом крут. Ремнём мог запросто огреть, за взгляд грубый, да и за слово непутное. Фронтовик, стрелок Ворошиловский, те церемониться не станут. Он и твердил, что отцу надобно привить сынку всего-то три вещи, не более: привычку принимать решение, ну и нести за него ответственность. А третье, уверял старик, и самое важное, это привить отпрыску любовь к книгам. Вот старик и прививал. Правда, в большей степени, ремнём, но бывало и заветами.
Так и рос мальчуган с открытым забралом, ни б-га не труся (так ведь его же советская власть ещё в семнадцатом отменила), ни чёрта не страшась. Разве что отца побаивался, ну и дядьку с усами, что в кухне висел. Но, бывает, всунет наш герой голову свою кучерявую в такое пекло, что и вспомнить страшно, а расскажешь сегодня, и не поверится. То «стенка на стенку» за мнимый авторитет, то мотоцикла угон, взамен насильно подарив хозяину свой старый, то на спор срежет метровую косичку у девушки, ну и прочее мелкое хулиганство… А в школе-то? Тут наш брат был другим, круглым отличником, посему и уверял всех, что непременно пойдёт в космонавты (видать, кое-что да удалось батьке привить-то!). А в милиции не верили. В протокол, разумеется, заносили, но не верили.
Так наш мальчик окреп и его призвали. Пресытившись землёй, бывшая шпана просился в море и его таки взяли. Только взяли его не совсем «в море», а «под него» – в подводники. Там он и прослужил все четыре года. Затем был университет в Ленинграде. Первая настоящая любовь. Дочки, одна краше другой. Долгая упорная карьера от механика второго разряда до руководителя предприятия. Парнишка, так безбашенно шедший по своей чёрно-белой жизни, уже мужчиной старательно перекрашивал её в яркие цвета. Посаженные им деревья уже давно давали плоды. Старый дом был подчистую снесён, а на его месте возведён новый. Оставалось дело за малым – вырастить сына. А тот, как назло, всё не появлялся. Порой, оглядываясь на свою бурную жизнь, он чувствовал, что времени у него мало, и что для полного счастья ему всё же чего-то не хватает.
Пока, наконец, у него не родился – я.
Society
В пору моей ранней профессиональной карьеры в одном из респектабельных, но государственных учреждений попал я под зоркое внимание самого Первого Лица. Лицо у «Первого Лица» было просветлённое, старческое, ведь и было-то ему лет двести, а то и все триста, никак не меньше. Но и в этом преклонном возрасте руководил старец предприятием умело, знаючи. Что взять, старая школа!
Но, как и всем старикам, время от времени ему