– Я болею. Очень редкой болезнью, она встречается у одного на несколько сотен тысяч. С детства практически живу в больнице, – объяснила она совершенно буднично, забрала у меня альбом и снова взялась за цветной карандаш. Хотя сказала, что закончила, но, видимо, захотела еще кое-что поправить. – Врачи говорят, мне осталось всего полгода.
Она не отрывалась при этом от работы, и казалось даже, что говорит не о себе, а о ком-то другом. При этом так спокойно, что я не чувствовал, будто она это серьезно. Но вроде и лгать ей незачем, и о том, что она в больнице уже давно, я тоже знал наверняка.
– Правда всего полгода?
– Ага, – ответила она, не отрываясь от рисунка. – А ты почему в больнице? Пришел кого-то проведать?
– Угу… Вроде того.
– Мм, понятно.
Я не смог. Не смог так же запросто сказать, что тяжело болен и мне осталось около года. Почему она такая спокойная? Как будто не боится умереть.
– Тебе не страшно?
– Что именно? – ответила она вопросом на вопрос. Хотя наверняка понимала, о чем это я. И все же мне не показалось, что она таким образом храбрится.
– Ты знаешь, что скоро умрешь, но, кажется, совсем не боишься.
– Так я и правда особо не боюсь. Мне уже давно сказали, когда это произойдет. Я скорее даже жду не дождусь. По-моему, на небесах не так скучно, как в больнице. И красиво там, и воздух свежее, – на одном дыхании проговорила она, но пальцы девушки застыли, и она внимательно вгляделась в то, что нарисовала. Я совершенно не понимал, что за эмоции прячутся под равнодушным лицом.
Она медленно закрыла альбом и поднялась. Бросила взгляд на часы, которые висели в комнате отдыха.
– Мне пора в палату.
Видимо, или ждала кого-то в гости, или ее навещал врач. Я тоже поднялся и проводил ее взглядом. Если честно, я бы еще немного поговорил.
– Ты всегда тут рисуешь? – спросил я с надеждой. Вдруг мы снова встретимся?
– Или тут, или в палате. Когда людно, стараюсь у себя.
– Понятно. Можно еще как-нибудь посмотреть? – Я изо всех сил старался придумать предлог.
На несколько секунд девушка задумалась, но потом улыбнулась:
– Можно. Ну, пока!
И она убежала, зажав под мышкой альбом. Я спустился на лифте в холл и вышел из больницы.
В автобусе до дома я всю дорогу думал о ней. Неужели ей правда осталось всего полгода?
Это даже меньше, чем мне, а ей хоть бы хны. Обычный человек, узнав, что скоро умрет, расклеится и отчается, как я, на все махнет рукой. Или я чего-то не понимаю?
Она приняла смерть. Видимо, у нас совершенно разное мышление. Я боялся конца, она же – ждала с нетерпением. Уже только по этому понятно, какая она чудачка, – хотя, может, и нет. И такой красивый рисунок! У нее не просто уверенная рука, нет: ее работа пронизана неуловимым очарованием. Мне захотелось больше узнать о ее творчестве, но не только: и о ней самой тоже.
Пока шел от автобуса до дома, сообразил, что у меня напрочь вылетело из головы спросить, как ее зовут и сколько ей лет. Чем болеет, тоже