Когда-то доктору Кикути уже попадался пациент с таким же диагнозом. Старик, которому дали месяц жизни. А он протянул еще два года. Доктор подбодрил меня, что и такое тоже случается. Но не обнадежил словами, будто отдельные пациенты выздоравливают.
– Акито, привет! – крикнула мама, когда заметила, что я вернулся, хотя я старался не шуметь.
– Привет, – пробурчал я в ответ. О болезни знали только родители. Сестре-семикласснице не сказали. Когда я умру, у семьи останется Нацуми. Так что родители переживут.
– Акито, я математику не поняла, объяснишь? – попросила сестра, бесцеремонно влетая в комнату, едва я поднялся к себе и бросил сумку.
– Ага, сейчас.
Дома я старался делать вид, что все как обычно. Родители пытались надо мной хлопотать, спрашивали: может, я хочу куда-нибудь съездить. Но я всякий раз отвечал, что не особо. Мне бы пожить обычной жизнью.
Когда закончили с сестрой, я включил комп. В последнее время я пытался отыскать способы умереть поспокойнее.
Лучше уж самому выбрать смерть, чем ждать, пока она будет незаметно подкрадываться. Я оба месяца об этом думал и в конце концов пришел к однозначному выводу. Но мне не хватало смелости. Каждый раз думал: «Ну все, сегодня точно». Но потом: «Нет, все-таки завтра». Времени прошло уже много. Видимо, сердце все-таки остановится раньше, чем я решусь.
Я выключил компьютер и развалился в постели в позе морской звезды. Какое-то время бессмысленно глядел в потолок. Что же я такой несчастливый? Я, наверное, самый несчастный старшеклассник на свете. Никак не мог отделаться от этой мысли. Уныние накрывало меня, едва выдавалась свободная минута.
Пересел за стол и открыл альбом. Вытащил специальные карандаши для набросков, которые выпросил на днях, и продолжил начатый рисунок.
Из тьмы на листе выглядывала луна, а под ней текла речка. Надо отдать должное, призрачное отражение на воде мне особенно удалось. Только еще немного нужно поработать над контрастом. Я заштриховал лист, и остались только финальные детали.
Этого пейзажа я никогда не видел в жизни: набросал из головы. В комнате было тихо, только карандаш шелестел по бумаге. Словами не передать, как мне нравился этот звук. Душа сразу успокаивалась. Без всего я мог бы сейчас прожить, кроме рисования.
Вдруг мне вспомнилось одно лицо, и рука неподвижно застыла. Перед глазами мелькнула та самая девушка, которую я случайно встретил в больнице. Может, и она сейчас рисует в тоскливом одиночестве? Я отложил карандаш, поднял глаза в потолок и глубоко вздохнул.
На следующий день я опять поехал в школу на автобусе. В классе Эри пожелала мне доброго утра, и я коротко ответил ей тем же.
Начался первый урок, и я снова рассеянно глядел в окно. Когда надоело смотреть – переключился на наброски в тетради. Что рисовать, я никогда не решал заранее. Черкал, что в голову взбредет.
Сегодня