Да и методы собирателей напугали искателей.
И поэтому для тихого выхода из положения премию населению отозвали, наводки и находки признали нечуткими шутками и жуткими утками, а грузы посчитали обузой, собрали в ряд, упаковали в тюки и отослали назад: отправляли и конгломерат лишних костей, и склад бывших людей, и штуки для услад лебедей.
В итоге объявили, что безногий пуп – не полковник, а Труп – не покойник, но враги простили ему долги, и потому бред из-за гнили чрезмерен, а след того, кого травили, утерян.
– Обормоту, – пошутили, – ни к чему простофили!
И охоту на него – прекратили.
V. ОВЛАДЕЛИ В ПОСТЕЛИ
1
И вдруг вспомнили о квартире, откуда давно не выходил никто: на запоре – и окно, и двери, на стук – ни ответа, а в коридоре – без потери – гири и пальто.
Удивленные пересуды – у перил, на лестнице:
– Что это? Сонные? С полмесяца!
– Газет не тащат, а ящик – забит.
– Не звери, а в клозет не спешит. Стыд!
– Пиявки в банке!
Для справки растерянно проверили доходы в банке.
И узнали: переводы поступали, как вначале.
Встревоженные захохотали:
– Живи по любви и всласть – урви и не вылазь!
Но осторожные сказали:
– Не снимали на расходы ни гроша. Связь не хороша!
И пока обсуждали в красках приметы мертвяка и ждали развязки наверняка, пересказали случай другой – и занимательный, и дремучий – с бородой: о почке одной дочки.
2
О ПОЧКЕ ДОЧКИ
"Дочка с матерью жила. Мать от почки умерла. Дочка мать приберегла и в кладовку заперла. Людям стала ловко врать: мать устала, любит спать. Ну и – прочь гонять гостей: нет ума от новостей. А сама – считать втихую: переводы на живую от невзгоды мне как раз и вдвойне в мошне запас.
И с тех пор не горевала. От своих беду скрывала. На двоих еду скупала. На виду у всех гуляла. На укор кричала: "Вздор!" – и плела двойной забор. Стала деньги получать и на серьги, и на кладь. От стола с лихвой вкушала, да и жажду знала мало. Спелым телом расцвела. Что хотела – то могла.
Но однажды заскучала, помрачнела и упала не на печь, а на косяк, и ни лечь, ни встать – никак. А присела и – слегла, побледнела добела, а затем и посинела и совсем занемогла: свеч не жгла и спать не смела, есть не ела, петь не пела и не млела под гармонь – одолела ее вонь.
Что старье и прах в кладовке, то гнилье на страх плутовке!
С перепугу из-за смрада и недуга от засады ком волос она сжевала, нос зажала одеялом и признала: дом – тюрьма, виновата в том – сама, воровата – от каприза , а расплата – тело сизо. Угадала, что жадна, а за дело – и цена.
День и ночь она хрипела: "Деньги – прочь! Рожна хотела!" От тепла и мук взопрела, отекла и вдруг – истлела.
Так, как мрак, приспела кара и угаром от кошмара низвела в пустую дымку молодую лихоимку.
Снизу вверх при всех смотрела экспертиза тело дочки, что, как жердь, дотла сгорело,