Ая поёжилась, холодный воздух вокруг неё вздрогнул и сгустился в тёплое пушистое пончо. Задетый этим дуновением Революция отступил от неё на шаг и развёл руками.
– Вы – Ая.
В руках у него так и болталась до сих пор пустая жестяная кастрюля.
Да, кивнула она, наблюдая за этой дрожащей в темноте кастрюлей.
– Я видел Вас как-то среди этих… – он махнул кастрюлей, подыскивая подходящее слово. – Среди малышей. Вы – воспитатель.
– Воспитатель, – усмехнулась Ая.
Темнота, полчаса назад вспугнутая было выскользнувшей на берег китовой тушей, снова зашуршала и понемногу зашевелилась. Они молчали и смотрели друг на друга так долго, что Ая даже смутилась.
– Я… – сказал наконец Революция.
Она увидела, как в темноте расползается в улыбке его лицо, и молча шагнула домой.
***
Прозвище своё Революция получил от имени своего баркаса. «Революция», выведенное по правому борту его судна привезённой с материка синей краской, было, собственно, единственной надписью на весь Каркасс.
Ни морфы, ни реализаты в надписях не нуждались. Неизвестно, насколько в них нуждался сам Друджи Радецкий, однако баркас его имел имя, и имя это было таким, каким было.
Надпись на борту баркаса Радецкого смешила малышей примерно так же, как смешило бы вытатуированное у него на лбу имя. Однако никого не волновало, было ли это имя у корабля каким-то способом выражения религиозных убеждений его капитана, или же политическим символом, или же просто данью овеществлённой детской мечте, – каждый имел право понимать то, что понимал, и Революция в этом плане был ничем не хуже своих маленьких всемогущих соседей.
К весне достроенный баркас стал для него домом. «Революция» раскачивалась на волнах грациозной белой чайкой, и носовой кап её венчал длинный тонкий бушприт. Главная рубка пока ещё не была застеклённой, но носовая, с полноценным спальным местом, была уже практически готова, и Друджи, нисколько не смущаясь фактом незавершённости, перетащил в неё из палатки свой скромный скарб и обосновался там с концами, как самый настоящий рыбак.
Отношения, сложившиеся у него с маленькими морфами, были скорее дружескими. Практически каждое утро какое-то количество маленьких созданий, живущих на южном берегу острова, собиралось у спускающихся к воде самодельных сходней.
– Эй, Революция! – хохотали они звонкими голосами, и он выходил – заспанный, небритый и улыбающийся.
***
Так прошла осень, потом зима. Как только с Атлантики сошёл лёд, сковывавший зимой фьорды, он вывез малышей в первое плавание на баркасе.
Если бы кому-нибудь из людей пришло в голову наблюдать эти его круизы со стороны, он и подумать не смог бы, что этот долговязый смешливый парень не имеет никакого отношения к реализатам.
Море приняло его сразу и безоговорочно, так же, как в своё время принял Каркасс. Революция плавал, как рыба, и ничуть не боялся ни холодных течений, ни живущих в синей глубине акул, ни накатывающих на Каркасс сезонных осенних