А шах тоже поднимался к Шуше, по той, единственной дороге, что вела к ее мощным воротам. Среди скал, среди отвесных стен и утесов тянулась колонна сарбазов. Впереди шли «бешеные», лучшие бойцы повелителя Ирана. За ними вели под уздцы коня самого Ага-Мохаммеда. Он смотрел вверх на башни Шуши, уходящие к облакам, и радовался, что успел короноваться на царство. Теперь в его руках вся бывшая империя великого Надир-шаха.
Когда-то он дал клятву – оставаться до тех пор правителем, а не царем, пока власть его не будет признана во всем Иране, от востока до запада. Он был терпелив. Мал ростом, сухощав, на лице его никто бы не сумел насчитать и пяти волос. Но мудрость Ага-Мохаммеда заключалась не в бороде. Он не забывал обид, он умел ждать, и он точно выбирал момент, когда нужно ударить. Он жалил больно и быстро, как юркие и ядовитые змеи пустыни. Он не прощал даже мертвых.
Еще Надир-шах, упирая свою пяту в Персию, приказал убить деда Ага-Мохаммеда, правителя племени Каджар, кочевавшего на севере, в Азербайджане[6]. А по смерти Надира новый шах – Керим – взял в заложники сына главы «красноголовых». Так, кизилбашами, называли каджаров из-за странных головных уборов. В свои шапки мужчины племени вплетали двенадцать красных полосок – по числу шиитских имамов.
Мальчишку забрали из родного становища, привезли в столицу, Шираз, и оскопили.
После на протяжении десятилетий он сновал незаметной тенью по коридорам дворца шахиншаха, впитывал знания, копил силы и злобу. Ненависть его была настолько сильна, что еще ребенком он носил в рукаве нож и резал незаметно ковры, закрывавшие пол и стены. Так мстил он за деда и за себя.
Двадцать лет Ага-Мохаммед пробирался к власти в Иране. Победив противников, перенес столицу империи в Тегеран. Приказал привезти туда и прах обидчиков – Надир-шаха и Керим-шаха. Их закопали под ступенями лестницы, по которой новый правитель Ирана каждый день спускался в тенистый сад. С мрачным удовольствием Ага-Мохаммед дважды в сутки попирал пятками двух главных своих врагов…
Ворота Шуши распахнулись, из них выбежала горстка людей. Джимшид прищурился против солнца – всмотрелся. Приближенные, самые доверенные лица при дворе Ибрагим-хана, те, что не смогли последовать за бывшим властителем, не успели спрятаться, рискнули остаться на месте и встретить повелителя персов.
Они подкрасили щеки, чтобы не так бросалась в глаза их белизна. Они приседали от страха, они били в ладони и пели песню, приличествующую этому случаю. Старинную песню с почти плясовым припевом:
– Пришли, привели мы
страшилище-дракона,
Прогнали так, что след простыл,
хитрую лисицу…
«Бешеные»