– Саныч, я вас уважаю, как родного отца, и вы это знаете. Но сейчас не надо лечить меня, а. Я без понятия, как это всё произошло. Тошно.
– А это хорошо, что тошно! Значит, совесть не дремлет! – Назидательно оттопыривает указательный палец Саныч. – Ничего, Лёша, ничего! Сейчас выйдет эта…разлучница, и устроим ей допрос. Раз уж ты ничего не помнишь, вся надежда на неё.
Глава 4
Мои джинсы под кроватью, футболка свисает с туалетного столика у окна. Один носок я так и не нашёл. Страшно представить, как я вчера раздевался или кто меня раздевал.
Из открытого окна доносится шум большого города: смех людей, короткие гудки автомобилей, музыка из магазинчика напротив. И все эти звуки сливаются для меня сейчас в траурный марш по моему счастливому браку.
Удивительно, как хрупки вещи, которые на первый взгляд кажутся фундаментальными и непробиваемыми.
Вот была у меня вчера Соня, любовь, семья. Перспектива красиво зафиналить карьеру маячила на горизонте аппетитной вишенкой на горке взбитых сливок. Сегодня ничего у меня уже нет, и перспективы мне нахрен не сдались, потому что без Соньки всё пустое.
Косточки, а не вишенки.
– Давай, вспоминай, Лёшка: что? Где? Когда? Какого хера? – Наседает на меня Саныч, расхаживая по комнате со сложенными за спиной руками, словно строгий дознаватель.
Хватаюсь за голову, пытаясь воспроизвести вчерашний вечер, восстановить его по кусочкам. Впиваюсь пальцами в череп, надеясь, что «массаж мозга» поднимет со дна памяти утраченные фрагменты.
Но массаж тут бессилен. Поможет разве что лоботомия.
Мы были на кураже. Победа дала нам билет в финал, а там, если разбомбим главных соперников – уральских «Соколов», то выйдем на чемпионат Европы. И это, конечно, уже совсем другие масштабы. Поэтому неудивительно, что от эйфории снесло башку всем, даже мне.
Плюс день рождения этот чёртов…
Перед глазами мелькают обрывки вчерашнего вечера: бар, текила, ром, ржач мужиков, бесконечный просмотр матча на репите. И никаких женщин рядом с собой я не помню.
А потом темнота. Меня словно выключили на середине.
– Ну, Высоцкий, вспомнил?
– Нет.
– Херовенько. Что Соне говорить будешь?
– Саныч, а что если… – Тяжело сглатываю. Осознание и принятие возможного факта только сейчас медленно доходит до меня. – А что если я реально изменил?
– Ты мне эти мысли брось! – Сотрясает кулаком в воздухе Саныч, пугая, конечно, не меня, а мысли. – Ты порядочный мужик! Верный! Соньке предан.
– Но мужик же. У нас же в ДНК вшито трахать всё, что движется. А что не движется – двигать и трахать.
– И ты такой?
– Думал, что нет. Но факты. – Рассеянно развожу руками. – Ёма, Саныч, что делать-то? Если я из-за этого дерьма Соньку потеряю…
– Не потеряешь. Соня наверняка уже в аэропорту, покупает билеты домой. Мы вернёмся сегодня, помчишься к ней. Будешь умолять на коленях простить тебя, мудака такого. И всю оставшуюся жизнь будешь смотреть на