Над схваткой (1914-1915). Ромен Роллан

тому, как ваши же официальные агентства, в глупой надежде устрашить нас, первые пустили в ход напыщенные рассказы о самых зловещих опустошениях, произведенных вами, так и сами вы, когда наиболее беспристрастные из ваших противников пытались, по чувству справедливости, возложить ответственность за эти поступки только на некоторых из ваших начальников и на часть ваших армий, неистово потребовали своей доли в них. Это вы на следующий день после разрушения Реймса, которое должно было бы смутить в глубине души лучших из вас, хвастались им из бессмысленной гордости, вместо того чтобы оправдываться.[5] Это вы, несчастные, вы, представители ума, не переставали прославлять силу и презирать слабых, как будто вы не знаете, что колесо судьбы поворачивается, что когда-нибудь эта сила снова ляжет на вас гнетом, как это уже было в прошедшие века, когда ваши великие люди могли по крайней мере найти утешение в том, что они не отреклись перед нею от верховной власти духа и от священных прав права!..

      Какие упреки, какие угрызения совести готовите вы для себя в будущем, галлюцинирующие вожатые, ведущие свой народ в яму, подобно спотыкающимся слепым Брюгеля!

      Жалкие доказательства, которые вы в течение двух месяцев выставляете против нас!

      1. Война есть война, говорите вы, то есть нечто несоизмеримое с остальными вещами, стоящее по ту сторону морали, разума, за пределами обычной жизни, какое-то сверхъестественное состояние, перед которым остается только преклониться, не вступая в споры.

      2. Германия есть Германия, то есть нечто несоизмеримое с остальными народами; законы, распространяющиеся на других, не распространяются на нее, законы, применимые к другим, неприменимы к ней, и присваиваемое ею право насиловать принадлежит только ей. Таким образом она может, не совершая преступления, рвать свои письменные обещания, изменять данной ею присяге, попирать нейтралитет народов, который она клялась защищать. А взамен этого она желает встретить в оскорбляемых ею народах «рыцарственных противников»; и если этого не бывает и они осмеливаются защищаться всеми способами с помощью всего оружия, оставшегося у них, – она объявляет это преступлением.

      В этом ясно видны своекорыстные уроки ваших прусских учителей! Художники Германии, я не сомневаюсь в вашей искренности; но вы уже неспособны больше видеть истину; прусский империализм надвинул вам на глаза и даже на вашу совесть свою остроконечную каску.

      «Необходимость не знает закона»… Вот одиннадцатая заповедь, завет, который ныне вы несете вселенной, сыны Канта!.. Мы уже не раз слышали его в истории: это пресловутая доктрина Общественного Блага, мать геройств и преступлений. Каждый народ прибегает к ней в минуту опасности; но самые великие народы те, которые защищают против нее свою бессмертную душу. Лет пятнадцать назад, во время того знаменитого процесса, в котором один невинный человек был противопоставлен силе государства, мы, французы, лицом к лицу столкнулись с ним, с этим кумиром Общественного Блага, и низвергли его, когда он стал угрожать – по выражению нашего Пеги – «вечному благу Франции».

      Писатели,