Кто стал телесным продолженьем ружей,
рассыплет порох по тропинке —
огню всё будет легче отыскать,
ступая по крупинчатой струне,
способной к музыке, но позабывшей
смычковую натянутость дождя.
Морозцем дульным проросла дубрава,
зашелестела полковыми днями,
с ветвей на сердце каплет небо,
отыскивая правду хоть какой весны.
Отпрянет от погоды тело —
под руку просится жесткошёрстый ветер,
размотаны клубки по небесам.
Мерцают вывески, не подтверждая:
минуты выданы на имя и под роспись
печатной буквы разноцветной;
осталось верить, разбирая фразы —
за магазинами живёт мерцанье
научных центров, жаждет указаний
от чередующихся звуков, слов, поступков,
от смены пауз в смысловых потоках.
Всё та же стирка, отмывание царапин,
оставшихся от всех касаний звёздных:
царапины, вы тоньше волоса – и крепче,
чем нити, сшившие стезю и волю,
свободу и молчание, огни и флаги.
Легко сквозь память продираться
бесплотностью, но лошадь дышит тяжко.
Дрожит земля от холода подковы.
Союзник главный наш удержится в седле,
хоть расцарапан бег животный
сквозь вечер сказанных кустов колючих,
хватающих ветвями именное время.
У всех, глядящих небом или почвой,
хватило мужества – плоды сорвать,
но вывески горят всё ярче.
Патрульной лошади макнётся в сумрак
златая грива, и копытным ритм-надзором
аллея обовьёт мерцание витрин;
в лаборатории, невидной глазу,
неутомимый некто расщепил продажу:
энергии так много выделилось, что
наполнилась мгновенно ёмкость
словесная, грозя неявным взрывом,
но взрыва не последует, не жди —
течёт бесформенная масса.
Коляска детская не дрогнет, исторгая
не всхлипы, а ручную погремушку,
звенит полёт всего секунду: хватит
и времени, и слóва – приравнять тот звон
к победе сердца, к чистоте, к идее возвращенья:
а всё, с чем песню мы сравнили,
слетается, вплетаясь в звук метафор,
как ветви – в свежий ветер.
Свет – вряд ли якорь, отчего же
его кидают в море фонари,
пуская корни в грунт и даже в небо
гуденье ламп забросив, словно невод?
Деревья-рыболовы, верно, снятся
столбам, и так удобно сочетать в себе
и лодку с ловлей, и ветвление небес.
Прогулкой по причалу утомившись,
вздремнула мать, и вмиг сквозь сон взошла
к приливу, к становленью леской и наживкой:
и вот уж не скамеечная рейка
в лопатки давит, а мешок заплечный
деревенеет,