– Не… Зачем?.. Все пустое, душа моя.
Как я понимаю, деньги он тратил только на алкоголь. Время свое проводил в пивнушке «Петрополь». Петрович меня как-то туда привел. Помню, что я чуть не задохнулся. Ну не могли выносить еще непрокуренные легкие спортсмена воздушной взвеси из дыма табака, кислой пивной отрыжки и вонючего душка недокопченой рыбы.
– Слушай, говорю, пошли лучше на Большом, на скамейке чекушку раздавим?
– А пошли, душа моя, – отвечал Петрович, тут все пустое.
Чем он питается – для всех было загадкой. Потом я спрашивал у наших общих знакомых, видел ли кто-нибудь Петровича за едой? Не видел никто.
Был я и в общаге на Васильевском, где жил Петрович – койка в пятиместном номере, тумбочка, и полка, на которой тексты и переводы «Ригведы», словари санскрита и хинди. Говорили, правда, что он постоянно приносил взятые у друзей словари и учебники других языков, месяц-другой читал их вечерами, а потом отдавал.
Еще ходили слухи, что Петрович любил шугать иностранцев. Вот, говорят, галдели как-то арабы на Дворцовой площади громко, а Петрович с ними поговорит по-ихнему, и они затихнут. Турок, азербайджанцев любил утишать, представителей других варварских племен. А при мне однажды таким глотлстопом с американскими варварами поговорил, что они моментально убрались от нас, выпивающих под тополями. Очистили императорский архитектурный вид, так сказать.
Странно, но пьяным я его не помню. Это для меня до сих пор загадка. Пьющим помню. А пианым – нет. И еще одна загадка – при такой жизни был он отличником. Сдавал все сессии и, говорят, с блеском.
Вскоре после октябрьской бойни 1993 года честных людей в Москве Петрович мне позвонил и попросил заехать к нему в общагу, забрать кое-какие мои книги. Я взял пузырь и приехал. Тут то я и узнал, что он решил бросить Университет и вернуться в родной Курск. Я расстроился, стал говорить, что это он зря, но Петрович отрезал:
– Все пустое, душа моя.
Потом мне рассказывали, что его решение было для кафедры абсолютно неожиданным. Он ходил в любимчиках, и профессора его отговаривали. Но он ушел, так и не объяснив своих мотивов. Вообще, он о себе мало говорил.
Так он и остался у меня в памяти, глядящий на меня трезвыми, холодными, голубыми глазами и говорящий:
– Здесь все умирает Димка… Все пустое, душа моя.40
Несмотря на стремление коммунист Новокшонов не попал в число защитников Белого дома осенью 1993 года. Зато посидевшая с июня 1970 по февраль 1972 года в Казанской психиатрической больнице с диагнозом «вялотекущая шизофрения, параноидальное