– Я к вам пришел, чтобы мне объяснили, что происходит…
– А что происходит? – настороженно поинтересовался Игнатий Львович. – Ничего не происходит.
– Меня что, сняли с роли?
– С какой роли?
Игнатий Львович снова рванулся взглядом к спасительной двери.
– Я был назначен…
– Ах да, помню. Вот подъехал еще один актер… это с Уфимцевым, понимаете? – вдруг понизил он голос, – нашим новым главным. Вас обоих назначили и… Я не вижу повода для беспокойства.
– Значит, я не снят с роли?
– Что вы, ни в коем случае, нет.
– Значит, мы репетируем в очередь, сегодня он, завтра я?
– Да-да, в порядке очереди. Идите, репетируйте, и не волнуйтесь.
И уже в самую последнюю минуту, когда Троицкий открывал дверь, Игнатий Львович вдруг, как бы вынырнув из глубины собственной невозмутимости, бросил на него запоздало строгий взгляд, может, даже что-то хотел сказать – что-то очень важное, выстраданное, но, натолкнувшись на вопросительно обращенные к нему глаза Троицкого, передумал.
От одного вида опустевшего коридора у Троицкого со школьных лет обрывалось сердце. Опоздал! Он бросился к репзалу, на секунду замешкался у двери, подавив в себе то ли детский страх, то ли оторопь перед неминуемыми любопытными взглядами, рванул дверь на себя. Актеры были на площадке. Юрий Александрович непринужденно сидел в кресле. Он быстро освоился. Книга, по-видимому, им довольный, помягчал, и только спросил Троицкого:
– А вам что, молодой человек, особое приглашение?
– Простите, я был у директора, – вежливо, но внятно сказал Троицкий.
Что-то тут же сместилось в лице Книги. Оно оставалось прежним, его лицом, но расположение впадин и выпуклостей уже стало другим. На Троицкого он больше ни разу не взглянул до конца репетиции.
– Был у нас тоже один, – услышал Троицкий у себя за спиной голос Фимы, – ходил, ходил к директору… потом взял да и выпрыгнул в окно.
В коридоре его догнала Артемьева.
– Хочешь, вместе пойдем обедать? Подождешь меня минутку. – И Галя исчезла.
– Вы только не падайте духом. – Прямо на Троицкого шел огромный рыжий актер. – Вы молодец, говорю вам это со всей откровенностью, очень вас понимаю. Так держать.
Он пожал ему руку и прошел мимо.
В актерской проходной большое зеркало отражало скорбную фигуру дежурной, склонившуюся над книгой. «Самый образованный человек в театре», – острили актеры.
– Ваша фамилия Троицкий? – услышал он. – Вам письмо.
По почерку понял: письмо от Алены. Машинально надорвал уголок, но рука не послушалась и не вскрыла конверт до конца. Троицкий спрятал письмо. Галя не шла, а топтаться на виду у всех было неприятно и стыдно. Бог знает, откуда берется стыд у человека, когда его незаслуженно унизили. За кого ему стыдно?
– А что ж