Мы нехотя спустились с крыши.
– Ч-ч-чего т-т-теб-бе? – спросил Стас.
– Рамон Зеппович просил найти вас и передать, – ответил бомж и залыбился заискивающе своим изъязвленным болячками ртом.
– Что-то ты не торопился передать, – нахмурилась я.
– Дык, я не мальчик вам на побегушках, – прохрипел бомж. Он ушел в котельную, вернулся и передал нам два грязных свертка.
В мастерской мы развернули свертки. В том, что подписан «Стасу» лежал пистолет, коробка с тааринскими патронами и короткая записка: «Помни о пути воина, мой друг. Меч лучше хранить в ножнах. Холодный ум позволяет стали оставаться холодной».
В моем свертке лежала любимая толстовка Рамона и книжка с виденскими буквами на обложке.
Моя записка была длиннее.
«Инга, ты не поймешь меня сейчас, но когда-нибудь, наверное, поймешь. Люди моего народа уходят из вашего мира – мы услышали новый зов и идем в Другие Места, хотя, как знать, возможно этот зов – всего лишь зов другого дихлофосного завода.
Я не могу уйти с ними – не могу покинуть Тебя.
Скитаться отсюда и помнить о Тебе?
Знать, что я потерял Тебя? – По собственной воле.
Но и сопротивляться зову я не могу. Не в силах. Для меня есть только один путь. И это единственный путь в жизни, который можно выбрать самостоятельно.
Не плыть по течению жизни, а выйти из круга предопределенности».
Стас обнял меня. И сказал: «Два дня назад он позвонил мне, попросил встретиться – поговорить. Мне не хотелось. Я сослался на занятия в художке, сказал, что не могу. Он ответил: «Ну и ладно» – своим этим бесящим трагичным тоном. Потом мне стало тревожно. Я пошел к нему домой – спустя несколько часов. Дома его не было. Тогда я пошел в Другое Место, по тропинке, ходить по которой меня научил Рамон. Через пустырь с домом с унылыми мрачными окнами. Поднялся на верхний этаж одного недостроенного здания – мы часто ходили с ним туда. Заглянул в лифтовую шахту – мне показалось, что там, во тьме, на дне я увидел изломанный белый силуэт».
«Отведи меня туда», – попросила я. Я помнила дорогу в это Другое Место, но не хотела идти туда одна.
Стас не стал спорить – он знал меня слишком долго, чтобы понимать, что я в любом случае добьюсь своего.
Мы шли – через дворы старых хрущоб, через частный сектор с одноэтажными развалюхами и перекосившимися заборами – но вместо того, чтобы выйти на поросший нездешними сорняками пустырь, вышли в переулок, пройдя через который оказались на одной из центральных улиц.
Мы больше не могли попасть в Другие Места.
Через несколько дней, когда я бесцельно возилась в мастерской, я нашла пистолет Рамона. Стас спрятал его в нише в стене – под верстаком, на месте вывалившегося из кладки кирпича.
Я была уверена – Рамон не ушел скитаться отсюда со своим народом, он покончил с собой.
Все как в том дурацком сне.
После смерти Рамона я и сама чувствовала себя мертвой. Одежда, которую я надевала, становилась холодной, будто ее носил