– Брось это… Перестань… – опять этот его радиоактивный, лазерный взгляд, проникающий в самое мое нутро. – Бывает… Я все понимаю… Да и сам я не святой.
Я повисла на его шее, нашла своим ртом его губы. Целовались, пока не закончился воздух в легких – в такие минуты я забывала, что надо дышать.
– Мир? – спросила я.
– Мир, – улыбнулся Рамон.
– Честно? На мизинчиках? – я не улыбалась. Я была абсолютно серьезна.
– Честно. На мизинчиках, – наши изогнутые крючками пальцы сцепились – мой старый бывалый мизинец и его новенький, выросший за время нашего знакомства до нормальных размеров.
Я хотела уйти с ним, вцепившись моей внезапно взмокшей ладонью в его сухую, словно бумажную на ощупь. Я хотела остаться одна – думать, думать, думать. Мне многое нужно было обдумать.
Когда он ушел, я сидела в темноте мастерской, крутила в руках свой арматурный штырь. Зачем я ввязывалась в это? Это – не моя война. Это не имело ко мне никакого отношения.
Зачем позволяла ему, моему Рамону, ввязаться в это? Я не знала, не могла его остановить.
Бессилие, беспомощность давили и сокрушали. И еще – мне казалось, что я продолжала слышать песню Рамона – из дальнего, совсем темного угла мастерской. Я зажгла свет – она сидела на полу – маленькая, неповоротливая, с крыльями неспособными унести ее в даль. Материализовавшаяся песня Рамона. Информационный голем – я читала о таких в книгах Никольского. И вот мы создали такого, вместе, Рамон и я. Я знала, что нужно сделать – проткнула палец и накормила Песню своей кровью. Она была похожа на неведомую птицу, на дракона, на котенка с крыльями. На печаль, на тоску, на каменистые пляжи, обросшие раковинами пирсы и ржавые трупы кораблей. Она была живая и теплая. Теплая от моей крови.
Песня быстро привыкла ко мне. Ластилась, как котенок. Мы поиграли с ней. Я думала взять ее с собой, домой – но вдруг ее заметит мама, не избежать нового скандала. Я еще раз накормила Песню. Обустроила ей теплое гнездышко из тряпок, в котором она уснула . И ушла.
Утром, я вышла из дома пораньше – чтобы проведать Песню. Но той в гараже не было. Я увидела ее следы – она выбралась наружу через вентиляцию и улетела.
13. Павел Николаевич Гирда.
Приди же, смерть!
Сотри черты лица!
Я – дух, одетый в саван мертвеца.
Умар ибн Али ибн аль-Фарид
«Большая касыда»
Небольшими группами – по двое, по трое – таарины добрались до территории дихлофосного завода. Каждый знал свою роль, свое место. Мы с Рамоном были в отряде, которым начальствовал сам Пьетко Вилич. Мы подошли к въезду на территорию завода. Пьетко щелкнул пальцами, остановил время. Достал из кармана куртки нож с обломанным лезвием – точно такой же был у Рамона. Покрутил ключик на рукояти – и лезвие получило продолжение – из колючих острых рун, сверкающих жидким огнем. Старый таарин подошел к