Мы подняли девушек и замерли в растерянности. Что делать? Куда бежать? Где искать помощи? У родителей? Что они знают? У Путника? Как его вызвать?
Я прижал Даритту посильнее, задыхаясь от страха, весь похолодел – будто льда наглотался. По телу прошли судороги. В висках барабанил пульс, во рту разлилась горечь. Мей спал с лица – волосы повисли паклей, под глазами пролегли круги, губы побелели.
– С-сэ-эл? – простонал он. – Придумай что-нибудь. Рэм ведь наверняка знает больше нас. Может побежать и связаться с ним? Я не могу потерять ее еще раз! – в голосе искандца слышались рыдания.
Девушки уходили, прямо сейчас, на наших глазах.
Фарфоровая кожа посерела, щеки впали, блеск волос потух.
Я продолжал прижимать к себе ледяное тело Даритты и, казалось, сам умирал вместе с ней.
Запахи, звуки, краски уплывали куда-то, терялись. Мир тускнел, серел, словно цветное изображение на сломанном джойсе.
Мышцы болезненно напряглись, сердце то замирало и сжималось, то ошалело колотилось, голова опустела.
Мей крепко зажмурился и что-то шептал – молился, догадался я. Рэм всегда носил в сапоге джи – вроде человеческого планшетника, только складной, как книжка. Я пользовался им очень редко, и не обзавелся полезной привычкой. Зря! Из джи, по Всесети, достучался бы до брата, спросил – не это ли случалось с Миленой, когда подручные Черной «высасывали» ее ауру. Я слушал Рэма в полуха, убежденный, что мы со всем разберемся, отведем от будущей королевы беду. А вот теперь тщился припомнить – что такое он говорил о защите полукровок от аурного истощения? В голове мелькали обрывочные фразы, детали – жалкие клочки того, что сохранилось от исповедей Рэма.
Если бы я только знал… Он же как-то помогал Милене, ограждал ее от «присосок», сбивал подключения! Но как!? Как?
…
(Даритта)
Никогда и ничему я так не радовалась, как Изелейне. Не ожидала, что подруга бросится следом, пересечет пространство и время, найдет меня. Да еще в компании Путника.
Но ликование длилось недолго. Только успокоилась в объятиях Изелейны, куратор, в своей небрежно-раздраженной манере, оглушил ужасной новостью. Мы – пленницы чужой Вселенной на три-четыре года. Иначе – смерть – быстрая и мучительная.
Мои ладони разжались, руки безвольно скатились с плеч подруги. Враз потемневшее лицо, опущенные уголки губ, потухший взгляд, говорили о чувствах Изелейны больше, чем самые яростные стенания.
Но ни единой жалобы не слетело с губ подруги. Она лишь вытянула «по струнке» спину, гордо вздернула голову.
Я равнялась на Изелейну – расправила плечи, до боли в горле удерживала комок слез, что просился наружу. Стиснула зубы и сжала кулаки, помогая себе справиться с истерикой – она накатила, затопила жалостью к себе, напрочь смыла все мысли.
В голове крутилось только: «Мне не вернуться», «Мне не вернуться», «Мне не вернуться»…
Не отпраздновать день рождения мамы, не