Макс смотрел на руль, а руки стискивали брюки. Ани-Мари, ладонью прикрывая глаза от солнца, глядела на брусчатку пешеходной дороги. Макс перекинул руки на руль и тянулся к зажиганию.
Никак не осмеливался начать путь. Смотрел в зеркало заднего вида. Пристёгнутая ваза с человеком, что сплюнул его из утробы. Смотреть ему было тошно, предпринимать действия и того хуже.
Инициатива волнует инициатора. Поэтому первым начинать разговор ему точно не хотелось.
– Ты же ничего им не сделаешь? – с надеждой спросила Ани-Мари.
– Так, если напрягусь, – обнадёживал Макс, – а напрягаться я не хочу.
– Что же мы будем делать?
Ани-Мари спрашивала скорее себя, но вслух. Макс предательски молчал. Боялся издать лишнего звука, чтобы не началась цепочка, из-за которой они, сквозь дыры в заборе, направляются под косу старухи.
– Может, с Коэном поговорить? – накидывала варианты Ани-Мари.
– Знаешь, бывали такие случаи, – начал довольно обыденно рассказывать Макс, – когда зоозащитники делали только хуже?
Таким захватывающим началом Макс привлёк Ани-Мари. Она оторвалась от брусчатки на его лицо, которое осталось без гнева, способного разрушить миры.
– Активисты зачастую вообще не пытаются разобраться в вопросе. Им просто жалко маленьких, беззащитных зверьков. Они проникают, не знаю, на фермы или в лаборатории, выпускают животных. На воле, не приспособленные к жизни, они не могут выжить.
Макс, выдохнув, сунул руку в карман и вытащил пачку сигарет «Садимент».
– Не кури, пожалуйста, в салоне, – вежливо просила Ани-Мари.
Макс закусил фильтр сигареты и разлучил её с друзьями, продолжая:
– Как и куда их пристраивать, они не знают. Узнавать об условиях жизни – вообще плевать на это. Однажды так украли одного пингвина, повезли в его, – специально акцентировать внимание на «его», Макс, – среду обитания, где он по итогу и умер. Потому что не адаптирован. Ещё и его пигвинята погибли. Три мёртвых африканских пингвина на грани вымирания. Представляешь?
– К чему ты мне это рассказываешь?
– Да так, просто.
Макс оставил многозначительную паузу, дёрнул за ручку двери и вышел из авто, закурив уже на улице. Прислонившись к своему железному, самому дорогому на этом свете коню, он смолил ядовитую палочку.
Пепел рассыпался от лёгкого дуновения ветра, проносил его дальше, сильнее и сильнее разъединяя прогоревший табак. Думалось о прошлом: доме, утонувшем в небытие, отце, ещё улыбающейся матери.
Макс бранил Создателя с его множеством имён, что сам не способен, в отличие от многих, думать о прошлом как о трогательном, сладостном и упоительном. Всё, что он представлял, – тщетный, вязкий туман.
Тревожно становилось, когда Макс припоминал сегодняшний сон. Сон, что повторялся ежедневно. Сон, что пародировал самого себя, с каждым разом уродовался, превращался в карикатуру.
Продольный лес, пугающий