– А наследственность? – не унималась тетя. – Хотя, ты, скорее всего, в отца пошел, в пастуха местного.
– Почему это в пастуха? – оскорбился дядя Семен. – Мать как-то проговорилась, что отцом моим был комиссар из Питера.
– Ага, комиссар, – разошлась тетка. Коньяк явно пошел ей на пользу. Она разрумянилась и молодела на глазах. – Хвосты коровам комиссарил.
– Это у тебя во рту не язык, а хвост бычий. Метешь им, сама не зная что, – обиделся дядя. – Матке моей, вы все, – он ткнул в меня пальцем, – должны в ножки поклониться. Как наехала в тридцать третьем году комиссия в Вереево, наше семейство разъяснять, пропали бы, кабы не маманя. Дед-то богатеем был, могли нас всех по этапу отправить. Маменька-то с комиссаром заседание провела, внеплановое, на сеновале. Так и отбоярилась от ареста, и Ивана с Ольгой спасла. Дед-то твой токо-токо поженился с ней. А матка с того сеновала понесла. Да, а комиссар этот, засранец, батя мой, строго ей наказал, чтоб не трепалась. Она и молчала. Комиссар потом убыл в Москву на руководящий пост, а в войну его убили.
– Погоди, – нахмурилась тетя Зина. – Чего, брешешь-то? Ивашку, ведь, в тридцать седьмом забрали.
– Забрали, – вздохнул дядя Сеня, нащупывая свою стопку. – Из наших же, деревенских, какая-то сука донос накатала. Чего же тут поделаешь? Разобрались же, вернули назад Ивана, в 1939, перед войной. Всего два года отсидел-то, радоваться должен.
– Так он и радовался, – буркнула тетя Зина, разливая по рюмкам ароматную жидкость. Коньяк красиво золотился в свете лампы. – Кашлял кровью и радовался. Застудил, должно быть, легкие на лесоповале.
– А вы, дядя Сеня, своего дедушку видели?
– Орел был дедуля, – дядя задумчиво понюхал пустую рюмку.
Сам он сейчас более всего походил на старого сытого коршуна. Крупный хрящеватый нос и острый взгляд выцветших желто-зеленых глаз. На прадеда дядька походил, но мало. Сухопарый, суетливый. Сильна оказалась комиссарская кровь. А вот нос и волосы, – это, конечно от деда Прохора. У моего отца похожий нос, брови и такие же буйные кудри. Сейчас они поседели и поредели, но, судя по фотографии, снятой в молодые годы, все было. Разрез глаз у моего отца и прадеда совпадает. А дядю Сеню папенька-комиссар наградил шальными разбойничьими глазищами. Папа говорил, что в молодости дядя Сеня был очень хорош собой. Может быть, вот только годы и набрякшие мешки под глазами его не красили. Зинаида, поскольку была значительно моложе супруга, выглядела неплохо. Живые смешливые глаза, задорная полнота. Ей бы бросить пить, курить и дядю Сеню… Хотя, зачем? Они друг-друга стоят.
Вот что я узнала от своих родных.
Поскольку об остальной, допрадедовой родне, ввиду ее незначительности, Семен не распространялся, то начну рассказ с прадеда, Прохора Талапина. Он родился в 1860 году, в крестьянской семье, в селе Вереево. Обрабатывать дерево начал его отец, а Прохор продолжил дело и основал лесопилку. Кроме досок и бруса, по всему уезду стали расходиться табуреты