Потом сестры приказали Асе закрыть глаза и красили веки. Тени для век были в отдельной круглой коробочке, коричневые и темно-зеленые. Кисточки касались век, шуршали и покалывали. Потом ее попросили открыть глаза и посмотреть вверх, и Ира, наклонившись близко-близко к лицу Аси, водила кисточкой по нижнему веку, прямо под ресницами. Было щекотно, и кроме кисточки лицо щекотало дыхание Иры, и Ася часто моргала, и Ира приказывала не моргать, но Ася все равно моргала и бесила Иру.
Потом красили ресницы. Тушь была старая, в прямоугольной коробочке и с такой же прямоугольной кисточкой.
– Эх, засохла совсем, – сокрушалась Лена.
– Кипятком ее, может?
– Поплюйте и разотрите, – буркнула Таня. Она повернулась к сестрам и смотрела на сборы.
Поплевали, растерли. Потом еще. Оглядывались на Таню. Тушь не поддавалась. Подогрели чайник и разбавили кипятком. Пока возились с тушью, Ася сбегала в прихожку и посмотрела на себя в зеркале: бледное лицо и коричневые круги вокруг глаз. Тени уходили в стороны стрелками, от них лицо казалось хитрым, как у лисицы.
Когда наконец размочили тушь, вернули Асю на табуретку в детской. Сначала велели закрыть глаза и трогали кисточкой верхние ресницы. Ресницы становились мокрыми, тяжелыми. Потом сказали открыть глаза и смотреть в потолок. Ася с трудом подняла веки. Когда тушь подсохла, моргать стало легче, но все равно ресницы превратились в маленькие бревнышки, и Ася с трудом разлепляла веки.
– Я моргать не могу, – пожаловалась Ася.
– Моргай через раз, – посоветовала Лена.
Взяли румяна – еще одна прямоугольная коробочка, только румян почти не осталось, по краям замерла темно-бордовая краска. Кисточки для румян не нашлось, поэтому Лена повозила по румянам пальцами и потом прямо пальцами стала красить щеки Аси.
– Разотри получше, а то как матрешка, – советовала Ира.
Лена растерла, и щеки стали гореть.
– Ай, больно уже, – сказала Ася.
– Ладно, всё, – ответила Лена.
Они с Ирой встали над младшей сестрой и разглядывали свою работу.
– Вроде ничего.
– Ага.
– Только стрелки мне такие большие не надо, покороче.
– Ладно.
В дверях возникла бабушка. Она оглядела комнату – к чему бы прицепиться. Выбирать долго не пришлось.
– Чово дефку-то напучкали? Как чертовку.
– Ничово не чертовку, пусть красяцца, – коротко ответила Таня со своей кровати.
– Што за мода такая – по улице шарицца, и малу́ю научат, – не успокаивалась бабушка. – Стайку[1] турнуть чистить – и с ног бы упали.
– Баба, не хайлай. Ничо с ими не будит. – Таня даже приподнялась – всегда защищала девочек от бабушки. – Пусь на танцы сходят.
Бабушка боялась ей возражать, но осталась стоять в дверях, смотрела осуждающе, чтобы все точно понимали, что она не одобряет такого поведения.
Ира и Лена под защитой Тани красились, не глядя на бабушку, но все равно