Наконец шахиня привела Ориссу в большой зал, где на подушках сидел с отсутствующим видом сам шах, курил между делом кальян и угощался халвой. Тут же развалились какие-то сановники с длинными и крючковатыми бородами, у окон стояли нукеры с алебардами. Пахло пролитым вином.
– Поклонись Хозяину Мира, – велела шахиня.
Орисса немного покачнулась и зазвенела крошечными бубенцами на поясе, как у танцовщиц Сармарии.
Шах вынул изо рта пожеванный кусок халвы, поковырял в зубах пальцем, а потом тот же палец сунул в нос.
– Если ты вылечишь моего сына, женщина, я подарю тебе стол, полный яств, – сказал шах. – Ты сможешь есть с него десять месяцев и еще десять месяцев после этого. Лучшие повара шахства будут прислуживать тебе, сановники и воеводы будут стоять перед тобой на коленях.
– Я… – хотела было ответить Орисса, но царица тотчас прервала ее.
– Молчи, женщина!
– Но если мой сын не излечится от недуга, – продолжал шах, – тебя бросят в котел для плова на завтрашний обед.
Стало тихо, лишь где-то за спиной все шелестели занавески.
– Фу, – не удержалась Орисса и скривилась.
А сама подумала: «Будь ты проклят, жирная аширская свинья, и пусть будут прокляты все твои поганые дети! Грязные крысы пустыни пусть грызут ваши вонючие глотки!»
Вот такая интересная это была женщина!
Читатель, конечно, воскликнет, читатель спросит: черт возьми, откуда автору известно, о чем думала эта загадочная девица? Прошу вас, читатель, не считайте автора дураком – автор не ответит на ваш вопрос!7
Царица повела Ориссу дальше по коридорам, мимо стражи, мимо разлитого вина.
– Скажите, царица, как давно занемог ваш сын? – спросила Орисса.
– Он мне не сын, – только и ответила шахиня.
Коридор был таким узким, что бороды стражников кололи Ориссе плечи. Вскоре вышли в новый зал, переполненный какими-то замызганными звездочетами, знахарями, лекарями и колдунами. В углу шипела заклинания ворожея, подозрительно похожая на албасту, – с когтями на пальцах, с торчащими клыками, с длинным кривым носом, с седыми волосами, стелящимися по полу. Ноги старуха подобрала под себя, чтоб никто не увидел куриные лапы, наверное.
– Еще две лепешки – и хватит, больше в карманы не влезет, – бормотала она. – Какой хороший день, пусть славится имя великого Бацмахали, повелителя повелителей, за шербет и шаурму, за две чарки шахского вина!
Неподалеку у окна спорили, развалившись на подушках и одеялах, звездочеты – все как один древние, с белыми острыми бородами, все скрюченные, хихикающие. И у каждого один глаз больше другого.
– Когда звезда