Крод, которого я встретила первым у лесничего дома, шел на ровне с повозкой и зло поглядывал на меня.
Я слышала, как бранились мужики на селе, когда скот разворотил ограду стойбища и разбежался по лесу. И сейчас мне хотелось выплюнуть такой же матерный поток в морду этой противной твари. Но это было бы безрассудно, а я обещала себе и бабушке выжить. Поэтому лишь глубоко вздохнула и, не придумав внятного ответа, показала ему свои пустые и серые от пыли руки – в них не было ничего, кроме грязи.
⁃ Колдуешь?!
В мгновение крод протянул огромную мерзкую лапу сквозь прутья и схватил меня за волосы, заставляя подняться на колени. Животное в упряжке испугалось рычания и дернулось. Клетка не позволяла выпрямиться, и я плашмя упала на прутья повозки. Боль молнией прошла сквозь колено, вдоль позвоночника и разрослась пульсацией в висках.
Я осталась лежать на полу, молча смотрела на липкое красное пятно, что пропитывало порванную штанину. Нижняя губа сразу опухла и горячо запульсировала, отдавая гулом в голове. Теплая соленая жидкость наполняла рот, заставляя постоянно сглатывать – от приторного металлического вкуса замутило сильнее.
Я смотрела сквозь ободранные деревянные балки на небо и не знала, что была способна испытывать такую глубокую ненависть к кому-либо – украли, избили, истязали и везли в клетке – как скота на убой.
Не хотелось верить, что все это происходило наяву, что это не страшная сельская сказка для отвода детей от шастанья по лесу. Сказка. Легенда… Я вспомнила свою маленькую драгоценную книгу, что, как последний свидетель моей счастливой жизни, так и осталась у лесной опушки. Белоснежные страницы наверняка давно извалялись в грязи, стали серыми и сморщенными. Красивые буквы смазались от губительной сырости. Я никогда не узнаю содержания книги, больше не испытаю беззаботную радость. Не услышу ворчливые наставления Нонны и не приготовлю ни одного лечебного отвара. Все мое счастье осталось в деревянном лесном домике, сладко пахнущем липой и травами, а жизнь оборвалась на размытой дороге у дома старого Хальрида.
Все напряжение, что я выносила за последние две луны, скопом упало на плечи и стало неподъемным грузом. Таким тяжелым, как несказанное прощание, как преданная клятва – и я не заметила, как начала тихо всхлипывать. Слезы смешивались с кровью и оставляли рубиновые разводы на теле и рубашке. Я плакала не из-за того, что случилось что-то непоправимо плохое, а потому, что безумно устала. Сколько не хорохорилась, все равно чувствовала себя той маленькой пятилетней девочкой в лесном домике, которая боялась каждого шороха и неустанно звала маму.
Я больше не силилась подняться. Ни телом, ни духом.
Чем ярче горит свеча, тем быстрее она сгорает.
– Ты что сделал, сученыш? Теперь за нее больше двадцатки не получим, еще и скулеж этот слушать всю дорогу. Еще раз вздбредишь мне товар портить, я тебе кишки выпущу, – третий оборотень, что всегда держался