– Зачем уехал?
– Все ехали, Вали-Джан.
– Разве я Вали-Джан? Скажи Валентин просто.
– Зачем обижаешь? Мы – не гость и хозяин: земляки. Далеко друга живём, но – одни звёзды над нами. Видишь, какая луна – нам с тобою одна! Валентин зовут? Вали-Джан уважают. Всегда моей гостинице будь, Бакы вспоминать будем. Слушай! Зачем далеко от Бакы ехать, чтобы вспоминать каждый день? А!
– А где ты ещё был?
– Бакы был: детство – Бакы, школа – Бакы. Институт – Бакы. Хорошо – Бакы. Друзья были.
– Плохо здесь?
– Хорошо, слушай! Зачем плохо? Вечером приходи, рад буду…
– Не могу, занят.
– Завтра приходи. Когда можешь, приходи. Нет занятия приятнее встречи, Вали-Джан. Важнее встречи, дорогой, – ничего нет. Так говорю. А ты говоришь – занят…
Заканчивался холодный январский день. Пятница. Я вошел в гостиницу с единственной мечтой – согреться. Саня-хозяин, всегда лучезарно улыбчивый и доброжелательный, грустно смотрел на меня, обмотанный шарфом, пледом и в кепке по самые уши.
– Санечка! – воскликнул я, – что случилось? – Он закатил глаза к небу и зашептал, как слова молитвы:
– Совсем плохой день, Валя-Джан. Горло болит, уши болят, зубы – вот-вот заболят тоже… Как я хочу согреться! Кто мне поможет? В этой стране ни один человек не сможет выполнить мою просьбу…
– А я?
– Земляк! Помоги мне!
– Так в чём дело, Санечка?
– Мне грустно. Вспомнил Баку и солнце. А здесь – зима. И никто не сможет посидеть со мной за компанию, чтобы мы вспоминали Бакы, Каспийское море, бакинские девушки такие красивые, музыка играет так ласково…
– И мы пьём с тобой красное вино…
– Нельзя! – Он отчаянно замахал руками, будто отбиваясь от меня и оглядываясь. – Муслим! Пятница! Валико! – Он посмотрел на меня сначала страшно-страшно, потом – совсем жалостливо, потом с простотой земляка и хозяина дома, спросил:
– А можно?
– Нужно! Если нельзя, но очень хочется, как говорили во времена «Бакинского радио»… – начал я старую присказку, но он опередил меня:
– Эх, кто теперь помнит СССР – время друзей: анекдоты «бакинское радио», «армянского радио»… Па-адумали – отвечаем: канэчно, Валик-джан? – улыбнулся он хитро и облегчённо. – Неужели, можно? А как?
– Я не знаю, как? Сам говоришь – муслим. Пятница. Грех. Да и не знаю я, где в вашем провинциальном городишке можно вино купить? Мне – никто не продаст. Побоятся.
Он замер на миг, задумался, мгновенно оценил риски и опасности, прижал палец к губам и начал разматывать шейный платок, стягивать с плеч плед, сдвинул со лба кепку.
Я понял, что мы отправляемся за линию невидимого фронта, как минимум, или – на край жизни и света, точно.
На улице было темно. Холода мы не чувствовали, так было страшно. Мы шли переулком, поднимались на мост, спускались в лабиринт какого-то подземелья, где пылали языками огня