– Ну а представь, Лукич, что, к примеру, Васька твой бутылку где-нибудь вот так разобьёт, и его стрелять станут. Ты чего тогда скажешь? – спросил Матвей соседа о его сыне, давно жившем с семьёй в городе.
– Мой Васька сроду так не пакостил, чего ты собираешь?! – нахмурился Фёдор. – Так и я ж тебе говорю, что не просто бутылку разбил, случайно, а когда вот так, нарочно, вдребезги. Или банки вот эти… – Фёдор кивнул на полиэтиленовый мешок с жестяными кругляшами. – Случайно, что ли, кто-то их обронил? Да нет, наелся и – в сторону, в кусты! Пусть валяется. Ты говоришь, Васька… Да если б он так бутылок набил, я б его первый! Как Тарас Бульба…
– Ну! Сравнил… Тот-то своего не за бутылку разбитую.
– А какая разница? Вот ты Матвей чего-то не понимаешь, по-моему. А ну как ребятишки купаться сунуться, да поизрежутся все? А? В траве-то ведь не видать ни черта. Это же зараженье крови может быть, а там и помереть недолго!
Матвей ничего не ответил. Фёдор потоптался на месте, хотел, видимо, что‑то ещё сказать, но передумал. Поправил кепку на загорелой лысине, сказал тихонько, доставая сигареты:
– Я закурю.
– На меня только не дыми, – попросил Матвей.
Сосед закурил, отвернувшись, выпустил струю дыма в сторону, спросил:
– Ты на пруду только был, на Звониху-то на саму не ходил?
– Да нет… Я один чего-то побаиваюсь уже туда ходить.
– Чего так?
– Да чего… На здоровье-то уж надёжы нету. Дыханья вот иной раз не хватает, особенно, ежели в горку идёшь. Сделается вдруг, что ни вздохнуть, ни выдохнуть не можешь. Ни туда, ни сюда, как говорится. Встанешь, постоишь, отпустит немного, отдышишься, ну и дальше топаешь.
– Ишь ты чего! Ты же, вроде, не жаловался раньше.
– Так, чего жаловаться-то. А так-то уже лет пять-шесть дыханьем маюсь.
– А к врачу ходил? Чего говорят?
– Да ходил… – Матвей скептически скривил щеку. – Говорят, лёгких недостаёт.
– Как это?
– Да поди узнай! Да и сердчишко тут хандрить чего-то стало. Это уж нынче, перед новым годом. Зайдётся вдруг, заколотится ни с того ни с сего, словно рябчик в силке, в голове, прям, горячо сделается, а потом – раз! – и встанет.
– Ишь ты! – вновь посочувствовал Фёдор.
– Ну да. Постоит секунды две-три, бывает, аж в глазах тёмно сделается, в голове туман пойдёт, а потом опять ровно заколотится, словно б и не было ничего.
– Хм… – сосед покачал головой.
– Вот и боюсь один-то сейчас далёко ходить. А ну, как не заколотится? Сердце-то. Или дыханье откажет. Перестанет, да и всё, ставь свечку. Здесь‑то, в деревне, ежели чего, так подберут. Ну на пруду ещё… Мужики, кто рыбаки, увидят. А на Звони́ху как? Там тайга, тальником всё заросло. Окочуришься и будешь лежать, никто и не найдёт. Протухнешь или зверь съест.
– Так, а прошлый год как? Ты же ходил, вроде, рыбачил.
– Так с Валеркой больше и ходили, с внуком-то.
– А-а…