– Извините, – сказала старшая женщина-Кайен. – Мне очень неловко, но нет ли у кого-нибудь воды?
Даже эта шикарная красавица из Порше, на которую Ася глазела накануне, выглядела сейчас поблекшей и усталой. Черное платье пошло складками, на бледных руках вздулись вены, пальцы под тяжелыми кольцами распухли. Да ей лет пятьдесят, подумала Ася, а то и больше. Терпила, разумеется, тут же полезла в Тойоту и через секунду вынырнула с полупустой бутылкой минералки, из которой Ася за ночь не выпила ни глотка и теперь остро об этом жалела. Лицо у Терпилы было торжественное. Ну еще бы, она совершала Добрый Поступок.
– Вот, – сказала она. – Возьмите. Она начатая, ничего?
– Спасибо, – ответила женщина-Кайен, протерла горлышко салфеткой и сделала несколько изящных глотков, а остальное выплеснула себе в ладонь, промокнула лицо, затылок и шею и принялась растирать свои тонкие голые плечи. – Боже, как хорошо, спасибо большое.
– Вообще-то, – сказала Ася, – это была наша последняя вода. Если что.
– Ася, – сразу сказала Терпила, хотя на такой поворот тоже вряд ли рассчитывала. – Ну зачем ты.
Женщина-Кайен вздрогнула и посмотрела на пустую бутылку у себя в руке.
– Господи, – сказала она. – О господи. Простите, ради бога, я не подумала.
Ася отвернулась. Сейчас ей все были противны одинаково – и Терпила, и тетя из Порше, и папа. Особенно папа. Но пить все равно хотелось ужасно.
– Какая же я дура, – сказала женщина-Кайен. – Я достану воду. Слышишь, детка? Куплю у кого-нибудь…
– Не говорите глупостей, – сказала Терпила. Голос у нее был сердитый.
– На, глотни у меня немножко, – сказала нимфа, высовываясь из красного кабриолета, и помахала Асе. – Только руки не мой, ага?
– Чёооорт, а я как раз ботинки хотела протереть, – сказала Ася, и нимфа сморщила нос и захихикала.
Вот кому ни проведенная в машине ночь, ни вчерашние полтора литра «Жигулевского» совершенно не повредили. Она была так же хороша и свежа, как и накануне, и так же закинула ноги на приборную панель, разве что маленькие ступни сегодня были перепачканы пылью. Ноги эти, длинные, загорелые, открытые до самого бедра, неожиданно добавили разговору оптимизма. Зрелище правда было выдающееся и какое-то,