–РРррррра! Резко дёрнув руками вниз, я почувствовал холодную злость. Которая отозвалась выражением «Ещё ли окаменено у вас сердце?»… Да, окаменено…Да окаменено! Бог мой! Где ты. Я поднял глаза и смотрел на это туманное небо, на котором казалось не было видно даже звёзд. Это ли смог заводов, это ли туман моих странных, запутанных состояний? Нет. Это просто отвратное место, где даже небо не сияет звёздами… И я вспомнил небо…О, я вспомнил звёзды! Я вспомнил красоту, я вспомнил синеющее, нет, тёмно-синее, летнее безоблачное небо, полное ярких звёзд, ярких звёзд! После этих слов я почувствовал, как глаза хотят излить слёзы… Я закатил их, и продолжил смотреть вверх, пытаясь сдерживать их… Большой наперсный крест священнослужителя болтался на шее, и приступ дрожи дал понять, что я недоволен. Оххх, и я продолжил…
– Бог! Ты слышишь!? Бог мой?! Ты меня слышишь?! Где ты …вы же! Ангелы, святые, вы же… всё говорите…весь мир…Ооо! Мы любим! Бог любит! Любит!? Любит!! Ооо, Бог любит! Какой ты любящий!! Я брожу как собака, бездомный ребёнок, как побитая шл…Ааатть!! Но все любят! И все здесь таковы! Я вижу их жизнь! Я вижу эту ненависть и серость, здесь все ненавидят, и если там, так же любят как тут, охх вы, добрые Боги, ох…рррааа!…
Яростная желч сопровождалась махами руками, перекошенной физиономией и проступающими слезами. Голос был шипящим, и наконец доходя до тотального отчаяния, были произнесены громогласные речи в том же духе.
– Я вас всех ненавижу! Я вас всех ненавижу. Добрые! Какие все дообрыые! Оххх!
И скрючившись от боли и ругательств я начал плакать. Капли были крупными, как летний дождь после длительной засухи. Это называется отчаяние. Вера была разбита. И глядя вдаль, и на сонный город, я почувствовал пробегающую дрожь. Это было не в первый раз. Кажется, произошёл катарсис, и совсем выжатый, с понурой головой я отправился домой.
Видя в голове лишь образы, как я, скрючиваюсь лёжа на полу, бредя в тумане, словно забываясь в пьянящих, дурных идеях, был сбит ими же, и обнаружил себя именно лежащим и плачущим от неясной боли. Отмываясь в ванной я посматривал на совсем уж тупые ножницы и странно улыбнувшись взял их приставляя к венам…
Я слышал, как это делается. Так же я знал, что куда надёжнее прыгнуть, откуда я знал всё это? Почему. Почему так. Я оставил ножницы. Мне всё это было знакомо. Сколько лет. Когда ты смеёшься все смеются с тобой, но когда плачешь…
Ангел! Бог мой… Бог мой!
– Простите меня. Простите. У меня не получилось. Я не такой. Похоже ты ошибся Бог…Прости…Почему ты молчишь.
…И вот ночь. И тьма. Я лежу рядом с постелью на полу и плачу. Ноги мои искусаны клопами. Эта кровать отвратительна. Я плачу на полу, он совершенно твёрдый. Мне плохо. В такие моменты кажется, что ты совершенно один. Но почему же ты не рвёшь с этой жизнью? Что-то…Что-то держит, это ли слабость порвать со всем сразу? Нет, это недоверие, недоверие к тому как же будет «там»,