Все это было сказано не без достоинства, поразившего де ля Кальпренеда.
– Милостивый государь, – заговорил граф после минутного размышления, – я ценю ваше доброе намерение, но все еще не понимаю цели вашего посещения. Что вы стремитесь отыскать вора, это совершенно понятно, и я желаю от души, чтобы вы нашли ваши драгоценности. Но что же может выйти для меня из поданного вами в суд заявления о пропаже? Опросят мою прислугу, моих детей, меня самого. Давать показания всегда неприятно, но никто не может этого избегнуть. Я покорюсь неизбежному.
– Итак, – продолжал барон, строго обдумывая каждое свое слово, – вы спокойно смотрите на последствия моего заявления о пропаже? Например, если полиция сделает в вашей квартире обыск?
– Как обыск?!
– Разумеется, первое, к чему приступит следователь, это к обыску у вас, так как вор вошел в вашу квартиру и мог спрятать в ней ожерелье, и если, к несчастью, оно будет найдено…
– Вы очень хорошо знаете, что это невозможно. Если даже мой камердинер и совершил кражу и потом вошел в мою квартиру, он не мог оставить в ней украденного; это слишком нелепо! Да нелепо и то, что он входил ко мне, если ему было так легко выйти на улицу и скрыться.
– С этим, граф, я вполне согласен. Вероятно, вашего камердинера никто и не станет обвинять.
– Кого же обвинят? – спросил граф, устремляя на Матапана пристальный взгляд.
Матапан ничего не ответил, но не опустил глаз перед взглядом аристократа.
– Говорите же, – гневно воскликнул де ля Кальпренед, – кого обвинят? Горничную моей дочери?
– Нет, вор был мужчина.
– Так, стало быть, меня или моего сына?
– Вы, граф, выше всякого подозрения.
– А сын мой может быть заподозрен? Не это ли вы хотите сказать?
Воцарилось молчание. Взволнованный граф стоял в мрачном ожидании, а Матапан не спешил с ответом.
– Наши следователи, – заговорил он наконец, – имеют обыкновение прежде формального следствия собирать частные справки об образе жизни лиц, более или менее замешанных в уголовном деле, и мнение их составляется из того, что они узнают. Чтобы возбудить подозрение следственного судьи, достаточно быть игроком или иметь долги.
– А у моего сына есть долги, и он играет. Если он должен вам, то я…
– Должен мне или нет, это дела не касается, но все знают, что у него есть долги и что он тратит больше, чем имеет.
– Но это еще недостаточная причина обвинить его в позорном поступке. Если осмелятся обвинить его, он оправдается, да еще посмотрим, осмелятся ли? Идите подавать ваше заявление, господин Матапан. Дело это должно разъясниться, и я не боюсь следствия.
– Да будет воля ваша. От души желаю, граф, чтобы вы не раскаялись в вашем настоящем решении. Я шел сюда с надеждой все уладить к обоюдной выгоде, и позвольте сказать вам на прощание, я не обратился бы к суду, если б вы благосклоннее приняли мою утреннюю просьбу.
– А, так вот куда вы метите! – вскрикнул граф, побледнев