Что до Сони, ее развлекали эти нашествия. Забавляясь, они заводила знакомство с наиболее харизматичными балбесами, жаждущими откровений, и даже приглашала некоторых в квартиру, причем гости совершали набеги на шкафы и ящики стола, рвали ценные фотографии, а некоторые прихватывали вещи и деньги, не брезгуя и мелочью из кошелька.
Одно время Евгений Семенович внушал домочадцам, что он всего лишь отводит беду от семьи, но потом ему надоело принимать похмелье в чужом пиру и, как только попахивало жареным, он предоставлял домашним отбиваться от визитеров самостоятельно.
Беспримесный, чистейшей воды бардак, творящийся у них в институте, нравился ему, как самое надежное укрытие. В кафедральной лаборатории, где он отсиживался, телефонную трубку, пренебрегая инструкциями, не брали вообще. Леночка, заслышав треск аппарата, морщила нос, считая, что не обязана отдуваться за всех. Одинокому Слободскому никто не звонил. Пройдохи-лаборанты, случайно появляющиеся на рабочих местах, прятались то от кредиторов, то от женщин, то от органов правосудия, и даже телефонные номера меняли так часто, что сотрудники деканата, когда им требовалось выловить какого-нибудь бездельника, заходили в тупик.
Явившись в лабораторию, Евгений Семенович занялся делами. Его, как остальных коллег, интересовало, чем закончится бодание с «Андромедой». Издевательская надбавка, которую «Андромеда» платила сотрудникам, была невелика, но без нее нарушилось бы неустойчивое равновесие, когда немногие работники получали аналог пособия по безработице. Толковые специалисты давно разбежались по сытным кормушкам, и на кафедре остались лишь ментальные инвалиды, согласные имитировать деятельность за гроши, но без «Андромедовских» копеек баланс нарушался, и Евгений Семенович понимал, что немыслимые требования, выдвинутые «Андромедой», могут стать толчком, который разрушит карточный домик до основания
Он нехотя обсуждал варианты со скучным, ленящимся напрягать извилины Слободским, когда в лабораторию заглянул вальяжный завкафедрой Милютин. Евгений Семенович никогда не понимал, что привязывает неплохого педагога Милютина к их убогому заведению. Он знал, что Милютин преподает еще в нескольких институтах, вполне престижных. Но, видимо, в их богадельне завкафедрой привлекал дутый статус и подкупал расслабляющий гомеостаз, когда не надо участвовать в естественном отборе: его не подсиживали, против него не плели интриг, и никто не претендовал на его бросовое кресло.
– Безобразие! – возгласил Милютин, поймав обрывки разговора. – Я обратился к коллегам, они в шоке… это просто нахальство. По сути, фирма хочет контролировать наше образование. Откуда мы знаем, что кому придет в голову? Могут сказать, что математика студентам не нужна, учите их устному счету и арифметике.
– А ректорат? – ядовито спросил Слободской. – Неужели они выпустят из рук куш?
Милютин изобразил киногеничную усмешку голливудского резонера.
– Каждое