– Коварная! – вскричал бедный муж в отчаянии. – Коварная! Я отомщу!
Мне стало его жаль.
– Успокойся, – сказала я ему, – успокойся и не вздумай мстить, местью горю не поможешь. Ты сеял повсюду непостоянство; ты пожинаешь то, что посеял; это печально, но справедливо. Забудь: на сей раз это будет правильно. Проклинать жизнь легко, труднее ее прожить.
– Ты права! – воскликнул он. – Решительно, не в любви счастье!
Мне удалось увлечь его подальше от борозды, которая при известии о его беде вмиг опустела.
Гнев Мотыльков быстролетен, как они сами. Ночь была ясная, воздух чистый, и этого хватило, чтобы мой воспитанник вновь пришел в превосходное расположение духа; покидая сады, окружающие Фаворитку, он почти весело раскланялся с Ночной Красавицей, которая сторожила сон Красавицы Дневной[278].
Когда мы долетели до большой дороги, он заметил дилижанс, едущий в Страсбург.
– Воспользуемся ночной тьмой и усядемся на империал, – предложил он. – Я устал махать крыльями.
– Ни в коем случае, – отвечала я. – Ты ускользнул от шипов, воды и отчаяния, но не ускользнешь от человека: очень возможно, что в этом тяжелом экипаже найдется сачок. Послушай моего совета, вернемся во Францию на собственных крыльях, без затей. Свежий воздух тебя взбодрит, да вдобавок мы доберемся до места быстрее и не будем глотать пыль.
Вскоре позади остались Кель и Рейн с его понтонным мостом. В Страсбурге я с превеликим изумлением увидела, как мой Мотылек замер над шпилем собора и высказал свое восхищение его элегантностью и дерзостью в словах, которые сделали бы честь настоящему художнику. «Я люблю все прекрасное!» – вскричал он.
Ветреные умы любят всегда, любовь необходима им, как воздух, меняется только ее предмет; они забывают одно ради того, чтобы немедленно полюбить другое. Чуть далее мой воспитанник поклонился статуе Гутенберга, ибо я сказала ему, что этот памятник, изваянный совсем недавно Давидом[279], изображает изобретателя книгопечатания.
Еще далее ему встретилась статуя Клебера[280]; ей он тоже поклонился и сказал мне: «Добрая моя воспитательница, не будь я рожден Мотыльком, я сделался бы художником, я воздвигал бы прекрасные памятники, издавал бы прекрасные книги или сделался бы героем и пал смертью храбрых».
Я воспользовалась случаем и объяснила ему, что не все герои погибают на поле боя и что Клебер пал от руки убийцы[281].
Светало; нужно было найти, где преклонить голову; к счастью, я заметила открытое окно, ведшее в просторное помещение. Оно было полно книг и разных драгоценных предметов, и я догадалась, что это городская библиотека. Мы влетели туда совершенно спокойно, ибо в Страсбурге, как, впрочем, и в других городах, подобные святилища науки всегда пусты.
Внимание