Сорока метрами ниже, в фундаменте президентского дворца, замурованы кости расстрелянных противников разгона Великого Национального собрания. В 1918 году здесь была протестантская кирха, и в ее подвале румынские войска в ночь после присоединения Бессарабии прикончили всех противников этого «шага в будущее». Набралось с сотню. Что за ерунда? Внизу какой-то парень волочит за собой не монитор, не стул, не клавиатуру или сейф, в надежде распилить попозже, а большой кусок… картона… бумаги?.. Президент Воронин, заключивший контракт с самим собой и укравший в стране, по версии оппозиции, все, что только можно, а по версии своих сторонников, почти все, что можно, перегибается через карниз под напряженными взглядами охраны и говорит: вот черти, ну что за воровской народ, даже фотографии воруют. Охрана хохочет.
26
Григорий не дурак, понимает, что время его уходит, и революционных романтиков сменят те, кто умеет подшивать дела в папочки, а он, Котовский, не из их числа. Подумывает смыться. Вполне возможно уйти с отрядом в Турцию, вспоминает он свою давнюю идею, но и в Турции сейчас неспокойно, тем более что товарищи большевики помогли этому их Кемалю-паше прийти к власти, и даже, говорят, сам Фрунзе поехал в Туретчину военным советником. Чудны дела твои. Приходит пакет из Москвы. Котовскому, разбои которого большевики упорно считают борьбой с царским, а после белогвардейским режимами, следует организовать несколько отрядов, способных в течение длительного времени к автономным походам вглубь вражеской территории. Велено Троцким. Котовский много слышал об этом удивительном человеке, превосходном ораторе, и поэтому его огорчает суконный стиль письма, все эти «следует организовать», «войти в расположение». Как-то… сухо! Было бы куда лучше, мечтательно думает Григорий, выйдя во двор дома на берегу Днестра – видна оккупированная Бессарабия, – если бы приказ был написан языком пламенным, революционным. Приказываю перейти Днестр! И в атаку, и без всяких там…
Вот было бы здорово, вздыхает Григорий и ласково улыбается черноногой белозубой молдаванке, вынесшей ему таз с водой для утреннего умывания. Грудастая. Григорий даже и не вспоминает девицу Анестиди, и вообще, эти несколько лет после революции, так изменившие уклад жизни края, отодвинули события дореволюционной жизни как будто в далекое-предалекое прошлое. При царе – значит при царе Горохе. Руки Котовского