– А ты осведомлённый. От такого никуда не спрячешься.
– Раз вы это уже поняли – самое время решаться.
Банкир выдохнул. Потом утомительно медленно полез за новеньким портфелем. Запахло кожей, но другого оттенка. На столе появились печати, чернильницы, какие-то уже полузаполненные бумаги.
Юкио смотрел молча и неподвижно. Казалось, его тоже охватило оцепенение. Только края волос покачивались в такт движению бесконечного поезда.
Наконец бумаги были заполнены. Банкир вложил пахучую стопку в плотный бумажный конверт и протянул через стол.
– Сколько здесь? – спросил Юкио.
– Примерно четыре вагона сахара, – ответил Банкир, – в ценах чёрного рынка, разумеется. Я не делал прикидку на послевоенную инфляцию, но, полагаю, она будет весьма существенной. Постарайтесь реализовать деньги до окончания войны.
– Патриотические силы вас не забудут, – пообещал Юкио, принимая конверт. Школьник осмотрел конверт, понюхал. И, видимо, сообразил, что в трусы такое не спрячешь.
Поэтому поступил просто – снял с Кимитакэ его ученическую фуражку, утрамбовал его получше и водрузил фуражку обратно на голову однокласснику.
– Сейчас поезд начнёт сбавлять ход, – сообщил Юкио. – Он остановится на нужной вам станции. Вы можете идти. И часы не забудьте.
Банкир посмотрел на часы, которые так и лежали на столе. Стрелка теперь двигалась. Он качнул головой, спрятал часы в карман и только потом спросил:
– Но ты же сказал, что вы едете на Эносиму. Ваша станция раньше.
– Как вы имели шанс убедиться, для меня порядок станций проблемы не представляет.
Банкир поднялся – довольно робко, словно опасался удара палкой. Взял портфель и прикоснулся к плечу Соноко. Та вздрогнула и тоже поднялась. Оцепенение прошло, она снова двигалась – только движения были неловкие, как у человека, который только что проснулся.
Кимитакэ попытался поднять руку – и она поднялась. Он посмотрел на ладонь, ожидая, что линии на ладони будут ползать, как это бывает во сне, – но все линии были на месте, неподвижные и неумолимые.
Когда он убрал ладонь, двери купе уже захлопнулись. Впрочем, он и сам не знал, что полагалось сказать Соноко и её отцу в их положении.
Его утешало то, что мало кто смог бы вообще найти нужные слова. Потому что люди очень редко попадают в такие положения.
Купе казалось теперь каким-то ненастоящим. Словно кокон из кожи и полированного дерева, который с минуты на минуту лопнет и выпустит наружу двух мотыльков.
Выгонять ребят из купе никто не пытался. Оно и естественно – пусть проводники только попытаются спорить с Юкио после того, что он творил с железнодорожными пространством и временем. К тому же, как ни поверни, а на станцию Эносима поезд пока не пребывал.
А пока он раздумывал, поезд дёрнулся и постучал