– Для дочери старовата.
– У них начинают сызмальства, – заметил Трегарро.
– Она опешила, увидев меня, – продолжала Андомака, пропуская его слова. – Даже перепугалась. Я попыталась ее успокоить, но времени было совсем мало.
– Она задула свечу?
– Пожалуй, все-таки нет. Я смотрела на нее, когда свет погас. Видимо, огонь догорел сам. Ей, кажется, хотелось со мной поговорить.
– Ну, если свечка вышла, таким способом до нее не достать. Клинок был там?
– Не видела. Может, был, может, нет. Интересное у нее было личико. Мне она понравилась.
Трегарро отогнал легкую гримасу нетерпения. Андомака часто терялась, соотнося разные реальные вещи со своим пережитым опытом грез. Он полагал, это оттого, что она смотрела на мир как на проплывающее перед ней сновидение.
– Она была в мальчонкином доме?
Андомака прищурилась, будто попыталась вновь узреть то, что видела прежде. И покачала головой.
– Где-то еще. В гораздо более тихом месте. Там совсем не было ветра. Волчонку всегда сопутствовал ветер. И все вокруг было каменным.
– Значит, на западном берегу. Если только не в Храме. Там еще что-нибудь было?
– Лежанка. Тесная комната. И… небольшой ящик? Символы на крышке. Скорее всего, посмертный знак. Как думаешь, это мог быть волчонок?
– Рассуждать пока рано. Звучит похоже на Храм. Схожу проверю. В ней было что-нибудь с виду приметное?
Андомака потянулась к нему и коснулась шрамов на щеке и шее. К ней он старался быть терпеливым.
– Нет, – наконец произнесла она. – Волосы спадали на плечи. Кудрявые. А лицо круглое.
– Как у половины девчонок из Долгогорья.
– При встрече я ее узнаю.
– Ну, хоть какой-то плюс.
– Ты сердишься, – сказала она. – На меня? – Ее слова не несли с собой ни обвинений, ни извинений, ни жалоб. Никогда. Если, бывало, злился, ее это совершенно не задевало. Очередная любопытная безделица в мире, полном подобных диковин.
– Нет, – ответил он. – Мне досадно. И тревожно.
– Надейся, – сказала она, кивая, будто подтверждая какую-то мысль. – Становится даже легче, когда теряешь все. Волчонка, а с ним и нож. Осая. И того, другого мальчишку. Все рухнуло и рассыпалось. Значит, можно оплакать былое и строить новые планы. Раз есть надежда, значит, еще есть что терять.
В ее голосе прозвенело потусторонее, мрачное эхо, только не звучания, а смысла. Она умела говорить о разных вещах, наделяя их большей глубиной, чем содержали слова. Это очаровывало в ней, и этого в ней он страшился. Трегарро взял Андомаку за кисть и мягко пригнул пальцы, отводя от шрамов на своей щеке. Она не противилась. Никогда.
– Мои люди при мне, – сказал он. – Мы будем искать ее изо всех сил.
– Город твои люди, может, и знают. Но они не знают ее.
– Зато знают, что она вообще есть, а вчера у нас не было и того. И мальчик с Медного Берега не вышел из игры. Его держат в сохранности, значит, если мы добудем