красотам, которые цепляют эти модельные образы, конечно, достаточна лишь в самой малой степени; и даже столь любимое слово «идея», которое везде, кроме платонического круга мысли, является не более чем словом и поэтому должно как можно скорее исчезнуть из научного обихода, не продвигает нас ни на шаг. Однако если мы обратимся к опыту, то обнаружим, что эти модельные образы, которые мы бессознательно используем в качестве норм при оценке образцов рода, в общем и целом точно соответствуют среднему значению опыта, накопленного нами в течение жизни по отношению к данному роду. Это напрямую подтверждается результатами «фотографии типов» и измерениями идеальных фигур греческой скульптуры; косвенно – разнообразие идеалов человеческой красоты у разных рас и народов, постепенная трансформация этого идеала во время длительного пребывания среди чужой расы людей, общее эстетическое отвращение к монстрам и промежуточным формам (летучая мышь), влияние господствующих мод, которые всегда находят сначала уродливыми, затем терпимыми и, наконец, настолько естественными, что их замена другими поначалу решительно не желательна, и многое другое. Действенность рассматриваемого фактора прослеживается даже в области искусства: не только в том, что относительно случайные детали, относящиеся к стилю старых зданий, с удовольствием обнаруживаются вновь, но и в том, что, помимо греческой скульптуры, современное жанровое искусство оказывает эстетическое воздействие таким же образом, предпочтительно через изображение родового. Таким образом, мы можем с уверенностью заключить, что (как здесь, так и в других местах, с учетом тревожных обстоятельств) восприятие форм, которые соответствуют среднему уровню предыдущего опыта наблюдателя, оценивается как прекрасное.
Таким образом, были установлены, пусть и в самых общих чертах, четыре эмпирических закона, каждый из которых гласит, что при определенных особых условиях специфическое чувство красоты дает о себе знать в сознании. Нет необходимости исследовать, есть ли у этих четырех наборов условий (чувственной, формальной, ассоциативной и типичной красоты) что-то общее, из чего можно было бы объяснить эту общность их эффектов.
Теперь я полагал, что могу найти эту общность в том факте, что во всех соответствующих случаях существуют обстоятельства, которые приводят к постоянной или постоянно возобновляемой адаптации внимания к тому, что воспринимается. Это легче всего продемонстрировать на примере формальной красоты, где регулярное чередование перцептивных содержаний (например, при взгляде на узор или прослушивании ритмической последовательности нот) немедленно создает ассоциации между ними, которые заставляют нас в каждый момент ожидать именно того, что будет дальше; или где (при чтении драмы или лирического стихотворения) само начало дает нам представление о том, что будет дальше. Так же обстоит дело с типичной драмой или лирическим
