один в начальство вылез – другой никогда об этом даже и не помышлял. У одного родители с прислугой жили – другой живёт от смешной зарплаты до зарплаты. Зарплаты на заводах, на разных участках разные, условия жизни в селе и в городе разные, да и в семьях свои любимцы имеются, есть и лодыри, есть и трудяги праведные. Но это расслоение как бы обычное жизненное, оно в жизни присутствует, люди всё это знают и всегда пытаются найти приемлемый выход, сами пытаются найти, заметьте. А вот нынешнее расслоение на тех, кто «смог» и кто «не смог» – это расслоение другого рода. Тут не найти точек соприкосновения между ограбленными и грабителями, живущих теперь, вроде как в своём отдельном государстве, открестившихся от своего народа, разорвавших невидимые нити, связывающие разные сословия в единый народ, сила, которого особенно проявляется в истории, когда какая-нибудь страшная беда наваливается на родину. Эти отколовшиеся – те, кто «смог», пожимают плечами и говорят: «Такие времена. Кто смел тот и съел. Кто вам не даёт?» Формула, между прочим, весьма коварная. Она многих лишает тормозов, толкает на неблаговидные деяния ради так называемого успеха. При этом, многие из тех, кто уже построил коммунизм в своём отдельно взятом особняке, ничего кроме ненависти или равнодушия к своему народу не испытывают, и думают, что с ним можно делать, что угодно. Пока они ничего не придумали кроме старого лозунга – хлеба и зрелищ. Причём зрелищ побольше, а хлеба – как получиться. Но ненависть, как известно, порождает ненависть и никакие чемоданы с долларами, конечно, не спасут во время взрыва. Вот и ваши деревенские едут в города не от голода, сами говорите, что в селе всегда прокормиться можно – едут за призрачной надеждой лучшей жизни, надеются схватить свою жар-птицу, думают, что в городах шансы на это есть у всех. Почему бы не улыбнуться этому счастью и ему? Но город – это каменное чудище, жесток и жестокость его многолика. Он коварен, он обольститель и насмешник, он казнит и милует, принимает и отторгает, возносит и сбрасывает, радует и отвращает, гримасничает и грустит, хохочет и рыдает, блудит и молится. И это он делал всегда – он таков. Сколько людей он видел разных за столетия своей жизни, сколько загубленных душ, сколько растоптанных грёз и планов! Да и сам он испытал немыслимые страдания, разрушения и подъёмы. Камни этого города вопиют, они столько бы могли рассказать. Люди его ненавидят и любят, но не покидают его, прикипают к нему, – проговорил Денисов на одном дыхании.
– Любишь свой город, – сказал старик. – Это хорошо. Значит, сердце твоё болит. И я люблю своё село и народ наш. Оттого и разговорился я, что болит сердце. Болит оттого, что изнутри и снаружи подтачивается наш уклад. Изнутри он, конечно, и самим народом подтачивается: пьянством, ленью и дуростью. А снаружи не подточка идёт – бензопилами пилят по живому! Плюнули на нас, будто нас и нет вовсе. И спешат, черти, спешат разделаться с нами. Черти кривенькие по телевизору зудят, что плохо работает русский мужик и ленив, мол. Да в труде-то нынешнем и смысла
