– Так и знала, что ты болотная виверна, – проговорила Сирлия, подойдя к обессилевшей твари и наведя на неё клинок.
Ярость пропала с морды чудовища, казалось, осталось смирение. Готовность принять судьбу.
– Всевышний устами и руками Своих слуг покарал меня за излишнюю жестокость, – охотница погладила кончиком лезвия шипы на голове и шее рептилии, которая полумёртвым взором разглядывала её, скалясь и показывая змеиный язык. – Мне наказано не использовать силу там, где её применения можно избежать. Но как, находясь рядом с тобой, отвратительной тварью, живущей инстинктами?
Виверна слушала, убрав оскал. Словно понимала человеческую речь.
– Если тебя не трогать, скольких ты загрызёшь? Сколько потомства оставишь, которое продолжит резать людей и скот? Какую пользу принесёшь нашему миру, красноглазое чудовище?
Она сделала аккуратный надрез между двух шипов. На шее чудовища появилась тёмно-бордовая струйка маслянистого оттенка.
– Но, с другой стороны, – продолжила Сирлинорэ, – животные должны охотиться ради пропитания. Хищники поддерживают баланс, уничтожая травоядных. Иначе травоядные плодятся, и тогда следующим сезоном человек собирает меньше урожая. Семьи начинают голодать, крестьяне топят лишних детей, а вельможи туже затягивают удавки. Людей становится меньше, они становятся злее. И превращаются в хищников.
Она вонзила остриё глубже. Виверна прорычала, но быстро успокоилась, всё также разглядывая палача.
– Человек ли я после трёхсот лет верной службы этому миру? – казалось, в ярко-рубиновых глазах жертвы Сирлия видела собственное отражение. Такая же охотница, которая неосознанно вырыла себе могилу. – Ответь мне, тварь, достойна ли я решить твою судьбу?! Прорычи хоть что-то, не молчи!
В ответ раздалось только её эхо. Пока Сирлия искала себе оправдания, виверна поникла головой, шея медленно опустилась на мховую подушку с мелкой каменной крошкой. Дыхание резко перестало. Две хищницы перестали дышать одновременно. Одна умерла окончательно, вторая только начинала перерождение.
Утром, собравшись и проверив вещи, Легкокрылая ушла в галоп на юг. Перепуганная после ночи сивка яростно дышала, иногда переставая слушаться наездницу. Сирлинорэ в сердцах выругалась на вольные города Гил Амаса, конюшни и почтовые ямы которых почти никогда не пользовались шпорами. Когда солнце возвысилось над самим трактом, дева достигла перекрёстка двух дорог. На указателях выцарапаны условные обозначения на местном, но в заметках от тавернщика имелся не только перевод, но и оригинальные слова. «Совпадение, – кивнула Сирлия. – Повезло, тот самый перекрёсток».
Несколько