– А коли нет? – раздался чей-то голос.
– Не хули господина нашего, Ильэлла, неверием! – обернулся Каркси к говорившему – одному из трёх братьев.
– Ильэлл – ваш бог, солдатский! – выкрикнула жена Савера, сына Ртища. – Об нас он и не помыслит!
– Тогда другим богам молитеся! – отрезал десятник. Видя, что страх за свои жизни пересиливает его доводы, решил припугнуть селян: – Уясните, баламуты, не бывать жертвованию! Сие злодейство лютое супротив королевского закону! За то казнь присуждена! Паче того – кто оное учинит, не видать покою даже опосля смерти, не воссоединиться с предками на Великой равнине! Навечно яством демонов заделается…
Приобняв женщину с ребёнком за плечи, Каркси увёл её в сторону, оставив остальных раздумывать над его словами.
– Тебя ж Оляткой кличут? – ласково спросил ратник.
Молодуха кивнула; её осунувшееся лицо всё ещё искажала гримаса страха.
– Не боись, я никому не дозволю вас с сынком тронуть, – пообещал ратник. – Вы куда путь держите?
– В Ниворед, – едва слышно ответила женщина. – Тама у дядьки моёго кузня.
Каркси попытался припомнить ниворедского кузнеца. Так и не сумев этого сделать, молвил:
– Непременно доберетеся… А тятя ваш где?
Помешкав, молодуха всё же сказала:
– Сбёг… ищо када на сносях бы… бы… – она скривилась, будто собираясь зарыдать. Но то ли сдержалась, то ли из-за долгой жажды попросту не нашлось слёз.
– Значит, боги его накажут, – спокойно сказал десятник. – А парень вырастет, ратником станет. Нам бы лишь отседа ноги унесть…
Женщина замерла. В её мыслях в который раз всплыл тот сон-не сон, в котором добрый рыжий дедушка сердечно уговаривал: мол, человека жизни лишить – поступок недобрый. Но то ведь ради кровиночки, чтоб чадушко жило да солнышку радовалось. Ради такого всё сделать дозволено…
В дорогу люди поднялись медленно, неохотно. Каркси гадал отчего: совсем моготы лишились или потеряли надежду выбраться из заколдованного места. Ратник и сам ощущал слабость и уныние. На ногах держало одно лишь желание вывести людей, за которых отвечал. Да и самому хотелось домой вернуться.
Как и прежде, десятник шёл впереди медленно тащившейся вереницы переселенцев. Позади, то и дело спотыкаясь, брела Олятка с ребёнком. Когда она начинала отставать, Каркси устраивал привал.
Во время очередной остановки, к нему подсел Ртищ. Выглядел мужичок совсем плохо: взгляд провалившихся глаз потускнел, цвет кожи даже в полумраке смотрелся болезненно – ну чисто череп с бородой и усами. Покряхтывая и покашливая, переселенец некоторое время молчал. Затем заговорил негромким надтреснутым голосом:
– Экая недоля нам выпала, господин Каркси. Мы-то сюды за благом подались. Думали землицу свою пахать, рожь сеять… А оно… эх… А вы годно дело правите… и ведёте, и блюдёте, и в узде нас держите… Вот ентот Яушт – што за дрянь-человек! Чадо от мамки отнять