Крестьянин продолжал смотреть на Леля взглядом полным сомнений, однако же с начала их практически одностороннего разговора успел немного расслабился, будто бы начиная привыкать к заполошной манере общения нового «друга»:
– Да ты ведь и сам не представился. Я вообще в первые тебя вижу.
Наконец нашелся мужчина и к Лелю обратились сразу две пары глаз.
Называть смертным свое настоящее имя было привычкой лишь готовящейся кем-то поужинать нави, тогда как среди богов было совершенно неприемлемым.
Вряд ли кто-то мог заподозрить в этом хоть и красивом лицом, но все же довольно посредственном всем прочим юноше шкодливого духа, дарующего страсть в любовных делах, однако же проявляя требуемую осторожность, практически с самого начала своих скитаний по Яви, Лель то и дело примерял на себя новые имена.
– Миролад.
Выдав первое пришедшее в голову имя, Лель широко улыбнулся, тут же схватив для крепкого пожатия руку до сих пор растерянного от присутствия незваного гостя Еремея.
– Можете считать меня неравнодушным путником, что не видит в смерти добра и общинного блага.
– Меня Деяном звать.
Слова гостя определенно пришлись ему по душе, заставив уголки губ на его простом мужицком лице приподняться в сдержанной улыбке. Последний тонкий лед наконец растаял под вездесущими лучами освещающего избу изнутри летнего солнца, что теперь так ярко играло своими бликами в волосах Леля, притворяясь последними всполохами умирающей лучины.
Вскоре прогоревшая до конца лучина была заменена на новую, с дубового стола исчезла одинокая глиняная миска, а на ее месте появился куда больший в размерах чугунок с только что разогретой в печи пшенной кашей.
Будучи духом, Лель не нуждался в человеческой пище для утоления голода и насыщения тела силами, тем не менее пренебрегать радушием хозяев себе никогда не позволял, доедая все что дают до последней крошки.
Пар струился тонкими отражающими мягкий желтый свет нитями к потолку предавая на первый взгляд бедному столу необходимые доброму, хоть и слегка запоздалому ужину оттенки теплоты и домашнего уюта, которых Лелю не доводилось испытывать уже довольно давно.
«Будь сия страва
Чиста и здрава,
От Богов да Земли даждена
Хлеб да соль!»
– зычным голосом произнес Деян, на что Лель незамедлительно ответил: «Жива хлеба ести!» и уже было приступил к трапезе, когда в глаза ему бросилось явное несоответствие – на столе стояло лишь две миски, тогда как в доме их определенно было трое.
Лель озадаченно рассматривал пустой стол рядом с теперь полулежащим на двух свернутых наспех тулупах Еремеем:
– Ты не хочешь есть?
Понявший, что обращаются именно к нему, Еремей растерянно распахнул свои большие болезненно-красные, а в полумраке избы казавшиеся и вовсе черными