– Собака скалится от страха, повелитель.
– Именно так.
– Значит, все живут в страхе?
Костер едва освещал стоявшую рядом с Расканом рослую фигуру, и казалось, что голос Драконуса исходит словно бы из ниоткуда.
– Большую часть времени – пожалуй, да. В страхе, что наши мнения могут оспорить. В страхе, что наш взгляд на мир могут назвать невежественным, своекорыстным или воистину злым. В страхе за самих себя. В страхе за наше будущее, нашу судьбу, наш смертный миг. В страхе лишиться всего, чего мы достигли. В страхе оказаться забытыми.
– Повелитель, вы описываете весьма мрачный мир.
– Иногда проявляется и другая его сторона, едва заметная. Мимолетные поводы для радости, гордости. Но потом снова приходит страх, глубоко вонзая свои когти в сердце и душу. Иначе не бывает. Скажи, сержант, когда ты был маленьким, ты боялся темноты?
– Полагаю, в детстве все мы ее боялись.
– И что именно в ней нас пугало?
Раскан пожал плечами, глядя на мерцающее пламя. Костер был небольшой, готовый потухнуть в любой момент. Когда догорит последняя ветка, угли вспыхнут, потом погаснут и наконец остынут.
– Вероятно, неизвестность, повелитель. То, что могло там прятаться.
– И тем не менее Матерь-Тьма выбрала ее в качестве своего одеяния.
У Раскана перехватило дыхание.
– Я уже давно не ребенок, повелитель. У меня нет причин бояться.
– Порой я думаю: а не забыла ли Матерь-Тьма свое собственное детство? Можешь ничего не говорить, сержант. Уже поздно, и мысли мои блуждают. Как ты справедливо заметил, мы давно уже не дети. В темноте больше не таятся кошмары, и миновало то время, когда неведомое нас пугало.
– Повелитель, можно теперь его остудить, – сказал Раскан, с помощью ножа снимая с огня котелок и ставя его на землю.
– Иди лучше к остальным, – махнул рукой Драконус, – пока мясо не превратилось в угли.
– А вы, повелитель?
– Чуть позже, сержант. Погляжу еще немного на те далекие солнца и поразмышляю о неведомой жизни под их лучами.
Раскан выпрямился, почувствовав, как щелкнули колени и протестуют уставшие в седле мышцы. Поклонившись своему господину, он направился к другому костру.
Когда Аратан открыл глаза, было темно. Он обнаружил, что к нему прижимается чье-то теплое тело, одновременно мягкое и многообещающе твердое. В ночном воздухе ощущался легкий пряный запах. Рядом с ним под тем же одеялом спала Ферен.
Сердце у юноши отчаянно заколотилось.
Из лагеря не доносилось ни звука, даже со стороны лошадей. Моргая, Аратан уставился на звезды, убедившись, что самые яркие из них находятся на своих местах. Он попытался думать о приземленном, стараясь не обращать внимания на дремлющую у него под боком женщину, чье тело было таким теплым.
Сагандер говорил, что звезды – всего лишь отверстия в ткани ночи, тонкие места в благословенной тьме,