«Он меня внезапно поразил, – признавался Пушкин, – он меня преследовал несколько дней и раз ночью я встал и написал стихотворение». Обратите внимание, книге Иезекииля близок ритмический строй «Пророка», стиль, опирающийся на повтор союза «и», впрочем, характерный для многих стихов Библии.
Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился,
И шестикрылый серафим
На перепутье мне явился.
Перстами лёгкими, как сон
Моих зениц коснулся он.
Отверзлись вещие зеницы,
Как у испуганной орлицы.
Моих ушей коснулся он,
И их наполнил шум и звон.
И внял я неба содроганье,
И горний ангелов полёт,
И гад морских подводный ход,
И дольней лозы прозябанье.
И он к устам моим приник,
И вырвал грешный мой язык,
И празднословный, и лукавый,
И жало мудрыя змеи
В уста замершие мои
Вложил десницею кровавой.
И он мне грудь рассёк мечом,
И сердце трепетное вынул,
И угль, пылающий огнём,
Во грудь отверстую водвинул.
Как труп в пустыне я лежал,
И Бога глас ко мне воззвал:
«Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею Моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей.
Я, правда, не хотел бы, чтоб моё сердце заменили углём, даже пылающим. Именно в трепетное человеческое сердце хочет войти Христос. «Се, стою у двери и стучу», – говорит Он. Но таковы образы Пушкина, стоящие на ветхозаветном материале. Образ поэта-пророка нашёл своё продолжение и у Лермонтова. Но это уже другой пророк:
Провозглашать я стал любви
И правды чистые ученья,
В меня ж все ближние мои
Бросали бешено каменья.
Поэты во все времена перекликаются, ведут спор между собой, ищут истину, и я думаю, что каждый из них прав по-своему. «В поэзии всегда война, – говорил поэт Осип Мандельштам, – и только в эпоху общественного идиотизма в ней наступает перемирие».
У Тютчева, наоборот, поэзия – не глагол, жгущий сердца людей, а примирительный елей.
Среди громов, среди огней,
Среди клокочущих страстей,
В стихийном, пламенном раздоре,
Она с небес, слетает к нам, –
Небесная к земным сынам,
С лазурной ясностью во взоре –
И на бушующее море
Льёт примирительный елей.
Кто прав? Оба! И Пушкин, и Тютчев.
Для Пушкина был важен именно тот поэт, который лежал, как труп в пустыне, но воскрес для новой жизни, нового слова. Как это напоминает притчу о зерне, слова Иисуса: «Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, падши в землю, не умрёт, то останется одно: а если умрёт, то принесет много плода!» И дальше – так много объясняющее и в нашем великом поэте: «Любящий душу свою погубит её; а ненавидящий