– Я в этом уверен. Просто тебе еще надо многому научиться. И я знаю где. Думаю, пришло время отправить тебя в Рифдейл.
Рин удивленно вскинул брови:
– В столицу? Но… я думал, вы можете научить меня всему, что необходимо, здесь.
Коул подошел к ученику и тепло, по-отечески сжал его плечо.
– Ты намного талантливее меня, понимаешь? И обязательно вырастешь очень сильным целителем, сможешь помогать людям. Разве не этого ты хотел?
Конечно хотел. И не только помогать чужим. Прежде всего Рин искал счастья для своих родных. Но кто о них позаботится, если он уедет? Это раньше он грезил, что увезет их далеко-далеко, но реальность такова, что такой возможности нет. Да и необходимости тоже. Гюнхэл больше не посмеет их потревожить – иначе просто умрет. Элексир для Даана оказался ненужным: сколько он братишку ни исследовал – не нашел никаких отклонений в здоровье.
– Понимаю, – продолжал увещевать маг, – тебе тяжело оставить близких. Но, уверяю, они ни в чем не будут нуждаться. Да и потом: обучение – это не навсегда. Получив должные знания и опыт, ты всегда можешь вернуться и открыть клинику здесь, в Хэйндселе.
– Мне очень жаль, – грустно протянул Рин. – Но я семью не брошу.
Даже ради исполнения собственных желаний – он просто не мог так поступить. Приструнив Гюнхэла, он взял на себя роль главы семьи, а это значило – огромную ответственность. И, может, в таком случае не суждено ему стать великим целителем, но кое-чему он научился и на хлеб заработает всегда.
– У тебя есть время подумать, – не стал настаивать Коул. – Ровно месяц. Я уеду отсюда с наступлением лета. Надеюсь, ты примешь правильное решение.
Под словом «правильное» оба понимали разное. Эйвон продолжал вести уроки, не забывая упоминать, что было бы намного лучше и эффективнее осуществлять это в стенах той самой школы, в которую поступали будущие целители. А вот Рин никак не мог принять то, что для достижения, казалось бы, благой цели надо оставить близких. И не только маму, Ани и Даана.
Каждый день он проходил мимо пекарни в надежде встретить Авейлу. Иногда ему казалось, что он не сможет больше дышать, если не ее увидит, не заглянет в глубокую синеву ее глаз, не коснется, пусть даже в своих мечтах, ее нежной кожи, сладких, как спелая земляника, губ. Девушка его не замечала, но Рин знал, что настанет время – и он своего добьется. Авейла его, и только его. Она грезилась ему днем, она снилась ему ночью. И от одной только мысли, что придется уехать от нее очень далеко, становилось тошно. И больно. Особенно когда в ее обществе все чаще стал появляться Баелил, сын мельника. Высокий, намного выше Рина, плечистый, мускулистый и, главное, старше на целых три года. Невыносимо было видеть, каким ласковым, игривым взглядом одаривает его Авейла, как светится ее лицо, как нежно она ему улыбается.
Баелил, вроде, был неплохим парнем: во всяком случае, ничего дурного лично Рину он не делал, а иногда и пару монет подкидывал, когда требовалась помощь в переноске мешков с мукой. Тогда почему же теперь при виде его в