Был лишь один способ выяснить.
Я убрала кружку и отнесла миску с тряпками обратно на кухню.
Пока пусть просто отдыхает.
Тьма проникала в наши души с каждым днем все больше, если «дни» вообще продолжали существовать. Она подкрепляла мамины страхи и заостряла бабушкин язык. Я становилась тревожной и резкой. Моя дорогая матушка, увидев мою скульптуру, когда пришла освободить меня от обязанности присматривать за больным, в шутку спросила, не влюбилась ли я часом. В ответ я чуть на нее не набросилась.
– Не говори глупости! – прошипела. – Я не влюбляюсь!
Я вылетела из комнаты. Не прошло и четверти часа, как меня охватило сожаление. Когда я вернулась, чтобы извиниться, в комнате была и Ката: они сидели на стульях и шептались, низко склонившись друг к другу.
Я напрягла слух, пытаясь расслышать слова, но ничего не вышло.
– В чем дело?
Темно-серые глаза Каты метнулись ко мне, в то время как взгляд матери опустился в пол, отчего груз вины стал еще тяжелее.
– Пока ты спала, заходила Лутас. – Бабушка кивнула на тонкий тюфяк на полу, где я задремала во время бдения. Я не спала в постели с тех самых пор, как нашла Золотого. – Говорит, по Гоутиру рыскают разбойники. С покровительством ночи они могут грабить нас хоть двадцать четыре часа в сутки.
Она сплюнула.
Взгляд Энеры скользнул к мужчине в постели.
– Вдруг они ищут… его?
– Разве разбойники отличаются преданностью? – Я скрестила руки на груди, по позвоночнику поднималось раздражение, как по лестнице. – Или же он в большей опасности, чем мы?
Когда мягкий взгляд мамы встретился с моим, я опустила руки.
– Извини за резкость.
Она лишь улыбнулась и пожала плечами.
Проскользнув за спинку стула Каты, я подошла к Золотому и положила ладонь ему на лоб.
– Он все еще горит, но дыхание улучшилось. Я не делала холодных компрессов и не давала лекарств, только немного бульона.
Энера встала и тоже потрогала его лоб.
– Как странно. Но раз это помогает…
Она взглянула на меня и пожала плечами.
Тяжко вздохнув, ужасно уставшая, я опустилась на край кровати, слегка подвинув Золотого.
– Не стоит переживать о разбойниках. Мы живем в глуши. Слишком далеко добираться, а брать особенно нечего.
Ката злобно прищурилась, будто я оскорбила ее ферму – полагаю, в самом деле оскорбила.
– Посевы гибнут, солнечного света нет… Скоро продовольствие на этой Земле станет дороже золота.
Упоминание золота обратило мое внимание обратно на умиротворенное лицо Золотого. Мне все еще отчаянно хотелось его изобразить, меня не удовлетворяла ни скульптура, ни множество набросков, которые я сделала. Казалось, в одном произведении я могла отразить лишь крупицу его облика, и потребуются тысячи работ, чтобы по-настоящему передать то, что видели глаза.
– Должно