Без изменений. Грудь вздымалась и опускалась, как при крепком сне. Я сняла с его лба тряпку и заметила, какая она горячая. Положив на лоб уже ладонь, я вздрогнула: лихорадка только усилилась.
«Ночь не переживет», – сказала мама. Я выудила из кармана дедушкины часы. Пять утра. Передвижения Луны отличались от солнечных, и нельзя было полагаться на нее для определения времени. Порой она пересекала небо с полуночи до полудня, а потом появлялась вновь в три часа и пряталась в четыре. Словно не могла насладиться размахом своего недавно выросшего царства. Или же что-то искала.
Незнакомец выжил, но совсем не шел на поправку.
Присев на край кровати, я слегка похлопала его по щеке, покрытой короткой ухоженной бородой.
– Господин, проснитесь, – прошептала, чтобы не разбудить спящих в соседней комнате маму с бабушкой. – Проснитесь хотя бы ненадолго и назовите свое имя.
Он не пошевелился.
Прикусив губу, я взяла свечу и ушла на кухню, где порылась в шкафчиках и отыскала еще крапивы и цветков бузины, которые мама засушила весной. Внезапно я осознала, что с темным небом будет трудно искать травы… если они вообще вырастут. Я не могла похвастаться таким запасом, как у двоюродной сестры Зайзи, и теперь об этом жалела. Заварив чай крепче предыдущего, я принесла напиток в комнату. Положив голову мужчины на сгиб локтя, приподняла и помогла пить. По нескольку капель зараз, тем не менее он пил.
Боже, он весь горел! Никогда не видела такой сильной лихорадки.
– Вы в Рожане, недалеко от Гоутира, – прошептала я. – Вы в безопасности.
Вероятно, он путешествовал, хотя при нем не было вещей. Возможно, их унесло течением. А возможно, течением унесло его, и на берег он сумел выбраться из последних сил.
– Мы позаботимся о вас по мере возможности. – Я взглянула на темное окно. – Хотя вы не так уж много пропускаете.
Вздохнув, я отставила кружку и посмотрела на мужчину. Он в самом деле был необыкновенным. Я наклонилась ближе.
– Если не проснетесь, я придумаю вам ужасное прозвище, и все будут вас так называть, не сомневайтесь.
Угроза не подействовала.
Нахмурившись, я поднесла свечу к его лицу. Чувствуя себя немного глупо, провела пальцами по его точеному носу. Я могла бы высечь этот нос в мраморе. Мне стало интересно, какие у него глаза: круглые? с опущенными уголками? с нависшими веками?
У него была сильная челюсть и широкие скулы. Полные губы. Такое лицо прекрасно смотрелось бы в камне. Разумеется, Ката озвереет, вздумай я чеканить камень в доме. Хотя у меня и подходящего камня-то не было.
Я вновь взглянула на часы.
Вытянув руки – боль постепенно проходила, – я подошла к крошечному шкафу и вытащила мольберт. У меня еще оставался холст, но его я берегла. Бумага была дешевле, хотя тоже довольно дорогая, что, вероятно, служило основной причиной нелюбви бабушки к моему творчеству. Я выбрала небольшой формат, прикрепила к мольберту и зажгла еще две свечи, чтобы видеть