– Всю историю Аннура континент необитаем – на всем протяжении письменной истории человечества.
– Люди, – заметил Киль, – не так давно научились писать.
Он вернулся к куропатке, а слова так и остались висеть между ними. Гвенна следила, как он ножом и вилкой разбирает грудку. Она всю жизнь ела мясо: баранину, свинину, говядину, оленину – все, что можно изловить или подстрелить на аннурской земле, но вид отделяющего мясо от костей историка вдруг напомнил ей Талала в дверях Бань: кровь хлещет из ран, кожа опалена, словно его поджарили на вертеле.
Она отвернулась к маленькому окошку. Дорога на запад, широкая и прямая, как копье, пронизывала холмы и деревни, уходя к далекому отблеску моря. Закатное солнце превратило воду в огонь, потом в кровь.
– Так что там, в Менкидоке? – спросила наконец Гвенна.
– Чудовища, – ровным голосом ответил Киль. – Болезни. Безумие.
Гвенна обратила на него пристальный взгляд:
– Император считает, что все это выдумки да байки.
– Люди не выдумывают на пустом месте, – возразил историк.
Она обдумала его слова.
– А вы говорили об этом императору? Она вам не поверила?
Киль покачал головой.
– Не говорили? – настаивала Гвенна, в которой удивление схватилось с растерянностью.
– Не говорил.
– Вы понимаете, что это измена?
– Измена? – Он задумчиво налил в чашку чаю, сдобрил медом, размешал. – Мне представляется более серьезной изменой лишить империю оружия, в котором она чрезвычайно нуждается.
– Птиц.
– Птиц, – подтвердил он, склонив голову.
– Осознание опасности повышает шансы на успех операции, а не подрывает их.
– Потому я вам и рассказываю. И расскажу начальнику экспедиции после выхода в море.
– Мне и начальнику, но не императору… – покачала головой Гвенна. – Почему?
Историк сделал крошечный глоток чая, насладился вкусом и отставил чашку.
– Адер уй-Малкениан – способная правительница, но она осторожна. Она и так рискует, отсылая один из самых ценных кораблей, одного из лучших адмиралов, одну из последних кеттрал…
– Я не кеттрал.
– Все равно, – понимающе кивнул он. – Она многим рискует на основании сведений, которые, как вы заметили, вполне могли устареть на десять тысяч лет. Сознавай она, как опасен тот материк, полагаю, никогда не решилась бы на экспедицию.
У Гвенны от этого разговора голова пошла кругом. Такое признание могло стоить историку головы, а он выкладывал все так беспечно, за чаем, под фиги и куропатку. Скрыть от императора правду о Менкидоке – даже если это правда, если он не сошел с ума, как старинные первопроходцы, – уже достаточно плохо, но Киль на этом не остановился. Он, изломанный, остроглазый, лишенный запаха человек, кажется, имел тут свой интерес, ради которого готов был рискнуть милостью императора и собственной жизнью.
– Зачем это вам?
Он взглянул на нее, поджал губы, сделал еще глоток, поморщился, добавил в чай меда и помешал, вглядываясь в пар