Остальное он помнил урывками… То всплывало в памяти, как он полулежит на коленях у красавицы цыганки, положив голову на её обнажённое плечо, её длинный локон касается его лица, а сама она поёт что-то задушевное, глядя куда-то в никуда своими чёрными влажными глазами. Он пытается подпевать, но проваливается в туманное марево, сотканное из табачного дыма и дымки свечей… То вспоминалось, как цыганка смотрит на него своими огромными глазами, в которых пляшут огоньки, улыбается белозубой улыбкой и подносит к его губам бокал вина, он пьёт что-то терпкое и тягучее – и вновь проваливается в забытьё… Вспомнилось, как он достаёт свои рисовальные принадлежности и силится перенести на бумагу образ цыганской девушки, но образ этот всё время ускользает, тает в тумане, растворяется в табачном дыме… И он вновь проваливался куда-то, словно в пропасть летел, падал – и не мог упасть… А потом чья-то прохладная рука взяла его руку, и он покорно пошёл туда, куда его вели… Он вспоминал, как, лёжа на широкой постели с опущенным пологом, смеялся, а рядом с ним лежала полуобнажённая девушка, и тоже смеялась, и они снова пили, прямо из горлышка бутыли, передавая её друг другу… Он вспомнил, как чьи-то торопливые руки расстёгивают его рубашку, гладят его плечи и руки, как касаются его обнажённой груди чьи-то длинные волосы… И – кульминация вчерашнего вечера – обнажённая женщина на нём, совсем обнажённая – он гладит её атласную кожу, чувствует, как под его ласками содрогаются её груди, её живот, слышит сдавленный стон, чувствует… О, что это было! Но это было, было… Не могло ему привидеться такое… Ваня застонал.
– Проснулся наконец? – насмешливый голос Егора вернул его к жизни.
Ваня резко открыл глаза и вновь застонал, так как это простое и привычное движение вызвало резкую боль в голове и приступ тошноты. Однако он приподнялся и огляделся. Он находился в небольшой комнате, всё убранство которой состояло из широкой кровати, полог которой был откинут, небольшого платяного шкафа, умывальника с овальным настенным зеркалом и круглого столика с двумя стульями, на одном из которых сидел его друг Егор в неглиже и смотрел на него с иронией. Ваня перевёл воспалённый взгляд на столик и разглядел, что столик был сервирован бутылкой вина и ломтиками сыра и колбасы. Единственное окно было наполовину зашторено и едва пропускало свет пасмурного зимнего утра.
– Где мы? – пролепетал Ваня.
– Как где? В таверне. Ну, ты и надрался вчера! Сам-то помнишь что-нибудь?
Ваня замотал головой.
– Что, не помнишь, как с цыганкой время проводил?
– С