Блестят вольфрамовые свечи…
О, божий храм! Я жажду встречи!
Вот лик святой в явленном свете,
черты затронутые эти…
Но нет живого утешенья!
Я в лес – ему мои сомненья,
и здесь, в ветвях сосны лучистой
я успокаиваюсь быстро.
Здесь боли нет и просто верить,
здесь безызвестно ходят звери,
и тут совсем не одиноко,
а всё безмолвно и глубоко.
Вот ночь. Костёр искрит и водит.
В дали огни, а рядом ходит,
сучок ломая – затихая,
тот, кто людей прекрасно знает.
Тот, кто пришёл для этой встречи,
и кто другие ставит свечи
с закатом в озеро кидая
вершины леса рваным краем.
И кто укажет путь сомненьем,
кто образ нарекнёт стремленьем,
как тех ответы, чьи мерцанья
из бездны холодны и тайны…
И ты начинаешь чувствовать это прикосновение…
Время замирает, как полярное солнце, и сочится, как тундровая вода. Мы прибыли сюда только вчера, но сегодня это уже давным-давно. Брод через вторую Бур-Хойлу был гораздо проще, чем переход её строптивой сестрицы. Я понял, что у всего в природе есть свой постоянный характер. Своенравная или спокойная река. Озеро чёрное или белое. Всё это стержни, основы, благодаря которым объект или местность характеризуются. Без такого стержня, не важно суровым или трогательным он будет, жизнь в природе прекращает существование, как пурга перестаёт быть пургой, как только стихает, а чем твёрже композиция стержня, тем больше внимания и уважения вызывает жизнь. Где-то здесь, наверное, и кроется зарождение анимистических представлений древних, богато отразившееся в сказаниях о богатырях и их подвигах, бросающих вызов небесным богам и даже самой природе в неосознаваемом стремлении человека быть ей подобным. Что, в свою очередь, нашим урбанизированным временем было перефразировано в «борьбу за существование». Природа глубока, её «разумность» подчинена иным законам и временным значениям, чем параметры работы нашего мозга, и люди по определению не могут иметь никакой власти над ней, разве что только на словах. Человека природа может удивлять или восхищать, но чтобы постичь суть последовательности