Как-то Сергей попался на глаза Парщикову в день семинара и тот, уж не знаю, с чем сообразовываясь, позвал его на дачу (не вспомнить к кому), там собирались чествовать какого-то югославского журналиста. Это было действо рангом повыше, чем, скажем, попойка с польским поэтом, все же наполовину капиталистическая страна.
По крайней мере, по меркам ОВИРа.
Предводителем у них был назначен Илья Кутик, ехали также Кабанков, Попов и куча всякой прочей шантрапы. От станции было недалеко, прошли какими-то дворами, без Сусанина было не обойтись в этом путешествии.
Участок был обширный, очень красиво запущенный, с большим деревянным домом. Между елками и березками располагались ветхие беседки с резными лавочками, вросшими в землю, на них выкладывалось бухло.
Замечу, была уже поздняя весна, конец первого курса. Как время летит! Светило яркое, немного истеричное солнце, верещали птахи, возбужденное, нестройное веселье овладело всеми, ни о каком общем порядке не могло быть и речи, все уже откупоривали что-то и, даже не дождавшись стаканов, глотали «отравленный ветерок» прямо из горлышка.
Какой-то порядок старалась этому действу придать Оля Свиблова, очаровательная и по-западному деловитая супруга Алексея Парщикова. Ее все слушались, даже взрослые мужики, приехавшие из многих городов Советского Союза. Раф Левчин откуда-то из Украины, Саша Чернов – этот точно из Киева, из Киева же был и Игорь Винов. Были и сибиряки, и прибалты, знакомые улыбчивые лица, подмигивавшие через стакан.
Разумеется, были и московские богатыри Иван Жданов и Саша Еременко, второй вместе со своей симпатичной супругой, тоненькой в талии, широкой в кости, в очках отличницы, за которыми скрывался ведьмачий огонек.
Парщиков тоже себя вел по-хозяйски, не в старом смысле слова, когда, следуя князю Мещерскому, хозяин напивается первый и больше ни на кого не обращает внимания, а обхаживал почти каждого, обнимал за плечо и рассказывал что-нибудь интересное, приближающее слушающего к тайне бытия.
– Что такое? – спросил он Садофьева, неожиданно появившись сзади из-за елки.
Сережа чуть не подавился и что-то изобразил лицом.
Парщиков обвел картину райского праздника полунаполненным стаканом.
– Запомни, это Парнас. Вон идет Левчин, он кто у нас?
– Кто?
– Допустим, Сельвинский.
– А Мезенко кто?
– ?
– Асеев.
– А дальше, там дальше кто, Винов? К кому мы приравняем Винова?
– ?
– Мариенгоф!
– Драгомощенко?
– Пастернак.
– Правильно, пусть щеголяет Пастернаком.
– А Илюша? Пусть будет Жуковский.
– Леша, я не хочу быть Жуковским.
– А кем хочешь?
– Державиным.
– Хочешь им быть – будь!
– А кто там подливает Державину вина?
– Ерема. Это не меньше, чем Лермонтов.
– Хорошо, – осмелел Садофьев. – А Пушкин кто?
Парщиков отпустил его