Дебор и его соратники по Ситуационистскому интернационалу в Мюнхене, 1959 год (слева направо: Хар Аудеянс, Констан, Ги Дебор и Армандо)
Одним из самых популярных высказываний, прозвучавших в «Завываниях…», стал рефрен-каламбур: «Искусство будущего станет либо ничем, либо разрушением ситуаций». Именно для внесения ясности в понятие «ситуация» в июле 1957 года в баре, в глухой итальянской деревушке Козио-д’Арроша «в состоянии полуподпития» встретились Дебор и делегаты периферийных организаций. Со стороны Леттристского интернационала присутствовали Дебор и Бернштейн, Асгер Йорн, Джузеппе Пино-Галлицио и Уолтер Олмо. Елена Вероне и Пьеро Симондо представляли движение имажинистов за Баухаус, Ральф Рамни и его подруга Педжин Гуггенхайм курировали «Лондонскую психогеографическую ассоциацию». Тут же на месте состоялось голосование, по итогам которого Ситуационистский интернационал стал фактом истории – решение было принято пятью голосами против одного при двух воздержавшихся. Все бразды правления в новоиспеченной организации получил 25-летний Дебор. Он мигом разделался с оппозицией, как противниками, так и соратниками – и те и другие в полной мере испытали на себе его взрывной характер. «Старая гвардия» в лице Изу, обвиненного в «недостаточной амбициозности» и «ретроградстве», отправилась «за дверь».[54] Позднее к нему присоединился Рамни, который якобы не смог прислать к установленному сроку психогеографическое исследование о Венеции. (Полвека спустя материал объявится в виде романа в фотоснимках «Падающая Венецианская башня».)
Ситуационистский интернационал, с одной стороны, противостоял буржуазной культуре и политике, а с другой – «высокому модернизму», опирающемуся на строгий функционализм. Таким образом, ситуационисты вели борьбу сразу на двух фронтах. Буржуазная культура, равно как и культура «высокого модернизма», выхолащивала город. И то и другое подтачивало искусственную среду и социальное пространство, оставляя на них свой след. И то и другое противоречило человеческому духу и подлинной свободе. В современном городе Логос торжествовал над Эросом, порядок – над беспорядком, организация – над бунтарями. И старинные города Восточного блока подвергались таким же надругательствам, как и их капиталистические собратья.
Ситуационисты отвергали машинную эстетику Корбюзье[55] и его утопическую мечту построить «лучезарный город, где удобно жить», так же как и твердолобый брутализм[56] Конгресса современной архитектуры. Аналогичные чувства вызывали у них знаменитые жилые массивы из безликих домов-коробок и проект «Бразилиа» латиноамериканского архитектора Оскара Нимейера, превозносимый как одна из вершин модернизма. Все эти течения так или иначе вписывались в картезианскую модель городского устройства: четкое районирование и дробление пространства вело к появлению самых настоящих глобальных городов. Ситуационисты защищали городское разнообразие, им претила