Молния Господня. Ольга Михайлова

Ты Един благ и свят и праведен. Ты всё можешь, всё даруешь, всё исполняешь и только грешника оставляешь в скудости. Господи, исполни сердце моё благодатью Твоею. Как мне жить, если Ты меня не укрепишь милостью Своею? Не отврати лица Твоего от меня, не удали от меня посещение Твоё, и утешения Твоего не отыми от меня, да не будет душа моя, яко земля безводная Тебе. Научи мя, Господи, творить волю Твою. Научи мя достойно и в смирении ходить пред Тобою, ибо вся мудрость моя в Тебе…»

      Засыпая в новом, непривычном для него месте с мрачными сводами, Вианданте не мог отделаться от мысли, что упустил что-то важное. Было нечто, что уже туманно намекнуло ему на причину смерти Гоццано, намекнуло, и тут же растаяло. Любопытно было и замечание, вскользь брошенное Леваро, о возможностях инквизитора. Он словно предлагал ему некие своднические услуги… И если это справедливо, то не снабжал ли он бабёнками Гоццано? В этом случае он должен знать больше, чем сказал. Что за дом лесничего? Или мерещится? А главное, что за человек был Гоццано? Что он написал Дориа?

      Было и ещё одно – и Империали знал это. За ним самим будут наблюдать и докладывать Дориа. Кто здесь «глаза Провинциала»? Не Леваро ли? Епископ рекомендовал его… Джеронимо понравились умные глаза прокурора, но насторожили излишне мягкая, чуть шутовская манера речи, подчеркнутая готовность угодить, явное чуть испуганное раболепие. Одет Леваро был излишне кокетливо, пока они шли от дома князя-епископа, Империали, наблюдая из-под капюшона, несколько раз поймал взгляды девиц на прокурора, несколько раз и Леваро оборачивался вслед женщинам. У прокурора красивые стройные ноги и белозубая улыбка – Леваро явно нравился женщинам. Но было в этом умном и грустном шуте что-то туманное… Не он ли – соглядатай?

      Новый инквизитор, как любая новая метла, мог мести по-новому и сменить весь состав старших чиновников. А мог и утвердить… Не этого ли боится Леваро? Он был назначен год назад… Ладно, довлеет дневи злоба его. И, пробормотав ещё одну короткую монашескую молитву, Джеронимо провалился в глубокий сон.

      Утром спальня показалась Джеронимо совсем не такой мрачной, как представилось ему вечером при свечах. Солнечные лучи, ложась на потемневшие от времени дубовые панели, покрывали их странной, чуть зеленоватой позолотой, играли зайчиками на изгибах покрывала, торжественно облекали светом тяжелый занавес у полога кровати. Полусонно пробормотав монастырскую максиму «оtium – pulvinar Diaboli»[10], Вианданте поднялся, поправил рясу. Тихо постучав, вошла синьора Тереза и, пожелав мессиру Джеронимо доброго утра, сообщила, что только что пожаловал прокурор-фискал. Инквизитор быстро спустился в залу.