К тому же моя маленькая Люба часто и сильно болела, и тогда я уже и сама с безысходности у них без стеснения спрашивала, не нужна ли им какая помощь.
Роксолана на то усмехалась, а Марьяна смотрела так пристально и оценивающе, что мне становилось сильно не по себе. Но обе выжидательно молчали, словно проверяли, насколько хватит моего терпения. А потом действительно давали разные задания, которые исполнять следовало ночью. Не хочу и вспоминать, что приходилось делать: и на кладбище за землёй ходить, и покойников выкапывать, чтобы кости ихние для ведьм добыть, и в лесную чащу за травами и корешками, грибами и корой ходить. А там, надо сказать, раньше в нашем лесу и волки, и кабаны в изобилии дикие водились. Уж сколько страху я в этих походах нестерпимого натерпелась, до колик в животе и с того недержания мочи. Но неприятней оказалось в город ездить, там приходилось наведываться за кровью, ливером и мясом в мясную лавку, а ещё собак и кошек бродячих отлавливать. Так во время отлова покусали однажды меня сильно собаки, думала, что вообще растерзают, а в мыслях пронеслось: как тогда дочка одна расти будет, мать-то моя уже из себя совсем старуха замшелая, на одних травах ведьминских держится. Огород, куры, свиньи наши давно уже только на мне одной…
А на уколы от бешенства таки потом ездить пришлось в город, ничем не пособили ведьмы треклятые. Раны кое-как сама зашила.
Вскоре жизнь стала налаживаться – это когда Люба подросла, а вместо поручений ведьмы теперь каждую женщину в нашей деревне обязали на себя работать. Поделки из соломы и цветов делать, ковры ткать (специально станки нам ткацкие приобрели), вязать, шить, вышивать. Но и платили за хорошие вещи столь щедро, что деревенские разживаться потиху стали.
Надо ведь ещё сказать, что перед тем как работой обязать, ведьмы ярмарку на поле у реки, у арки, устроили, но не обычную, а, так сказать, для своих приспешниц и товарок по ведьмовству.
Поделки наши и рукоделия, снедь, что оставались после торговли, то завозили на телегах прямо в арку ту на поле, как в какие ворота, и в арке исчезали. А что за аркой находилось, я долгие годы знать не знала, и, может, то к лучшему было.
Ещё скажу, что вскоре все в деревне, кроме Прокофьи и меня, у ведьм на побегушках были и вообще к ним примкнули. Ишь, треклятые, без принуждения приманили силой, деньгами, лучшей жизнью.
Зато мужики наши от неведомой хвори как один полегли. А останки тех, кто не исчез в неведомом направлении, то хоронили в закрытых гробах. Сама случайно увидела, как однажды, когда гроб из хаты выносили, то крышка оного соскочила, а внутри лежало ссохшееся тело, оторванные конечности рядом, да и те не целиком. Кожа и кости – на нитках бескровных жил.
Кошмары