– Вставай! – крикнул дед и вскочил из-за стола с дрыгающейся воблой в руке, надев на себя свою синюю с малиновым казачью фуражку.
Подошел. Собрал монеты с век Ивана, убрал икону с груди, положив всё аккуратно на стол, и стал хлестать его по щекам прохладной, мокрой, извивающейся, противной воблой, с которой летели, летели, летели брызги…
…Иван открыл глаза и увидел низко над собой плачущее лицо Кызжибек. Она осторожно брила его щеки маленьким легким станком, намыливая их мокрым кусочком мыла и плакала.
– …Кыз! …Кызжибек! …Катя! – нежно прошептал Иван.
Кызжибек уткнулась ему в грудь и заплакала.
– О! Ванька очнулся! – прохрипел где-то в углу Евдокимыч.
Иван попытался приподняться, но Кызжибек не дала ему сделать этого:
– Лежи! Лежи! – сказала она, вытирая слезы.
– Давно я так?
– Три дня, – прохрипел Евдокимыч.
Кызжибек сияла:
– Тетушка Бакия сказала, что если ты очнешься, это ещё ничего не значит. Вот если ты вспомнишь хоть чего-нибудь, то это – уже хорошо. А ты Ваня…, ты меня сразу вспомнил!
– Бакия? Соседка ваша? Та, которая в городе продавцом работает? Узбечка?
– Да! Вот всё ведь помнишь, всё! …Так она же не всю жизнь – продавцом? Она у себя флебологом была… Она – доктор медицинских наук, Ваня. Советских наук! Это же… она тебе голову зашивала.
– Кем-кем она была? Фле…
– Это такой хирург, по венам.
– М-м-м. …А я Кыз, тебе душ построил.
Кызжибек встала, возмущенно поджав губки и нахмурив брови:
– Что, …думаешь слишком грязная я для тебя?!
– Что ты? Что ты? – Иван приподнялся, он лежал на полу, на старом полосатом с ржавыми следами матрасе.
Забинтованная голова была тяжелой и болела. Евдокимыч лежал на своей койке со скрипящей панцирной сеткой.
– Я не знал, что могу сделать для тебя. Что-то особенное. И вот придумал – душ. Как подарок!
Кызжибек подумала над его словами и снова присела к нему.
– Не вставай! – стала намыливать ему щеки, – Ва-ань, – прошептала она на ухо, – а ты на самом деле молодой… Я теперь это точно знаю.
Иван не мог понять, как она это могла узнать, но тут, же снова приподнялся.
– Знаешь, а ведь есть же, есть такой город! Есть!
– Да, ляг ты! …Какой ещё город?
– Гурьев! Ты же сказала тогда, что нет такого города.
– С чего ты взял, что он есть?
– Мне Ашот сказал.
– Ашот??? Кривой Ашот?
Иван кивнул.
– Как можно верить армянину… всю жизнь прожившему в Баку?
– Ну и что? Какая разница, где человек жил?
– Как – ну и что?! Как – ну и что?! Бытие определяет сознание! Ты же у нас – революционер и марксист, Ваня, – должен знать!
– Какой я революционер? Я против всех революций.
– Ты знаешь, чем он всю